Шарав

Родилась я в за пять лет до наступления нового века в когда-то очень интеллигентной и богатой семье. Мой отец был успешным дипломатом, а мать из рода великого шейха. Отец её очень любил, и она была его единственной женой. Тем паче, частые длительные командировки за границу в европейские страны, как-то и не подразумевали арабской аутентичности, белых верблюдов вместо мерседесов и гарема в никабах, вместо одной нормальной жены. В общем, до "Арабской весны" всё было отлично. Потом, после 1979 года, я этого понятно, помнить не могу, мать рассказывала, начался тотальный пиздец на всём Ближнем Востоке. По сути, из развитых стран с собственной промышленностью, вековыми традициями и цивилизованными устоями, наша родина неуклонное возвращалась к родоплеменному строю, звериной жестокости и живодёрству в буквальном смысле этого слова.

Весь мир реально охуел, а уж как охуели мы, не отравленные дебильной исламской пропагандой жители этих стран! Даже америкосы со своей мощнейшей военной машиной сразу туда не полезли, положив хуй на дипломатические достижения и экономические договоренности. Одному только старому маразматику Лёне Брежневу, плохо врубившемуся в ситуацию, пришло в голову отстаивать свои интересы в том регионе. Стало лучше? Нет, расхуярили весь Афганистан, отбросив его еще дальше в глубь веков, а моджахеды, напротив, воссоединились, убедившись в правильности занятой позиции.

Отца я помню хорошо, особенно его руки и очень грустные глаза. Я была ещё маленькой, но родители обычно закрывались в спальне и тихо говорили, но так, чтобы я не слышала. Мать часто плакала и выходила из спальни с мокрым от слёз лицом. На улице без паранджи женщине появляться было нельзя, не было и работы. Трудился и получал какие-то копейки лишь мой отец. Министерство Иностранных Дел упразднили, как и дипломатический корпус, поскольку единственными иностранными делами, осуществляемыми за пределами "Исламского государства" остались лишь самоподрывы шахидов в людных местах: на площадях во время праздников, в метро в час пик, на вокзалах и аэропортах, там, где можно убить и покалечить максимальное количество неверных.

Народ, в основном, быстро оскотинился - кое-где перестало работать водоснабжение и канализация, так что нечистоты из окон выплескивали прямо на улицу, поэтому в бедных окраинных кварталах стало просто не продохнуть. А ведь именно там мы и жили, в маленькой квартирке, большой двухэтажный дом в центре города, принадлежавший когда-то нашей семье, занял штаб движения Талибан.

Потом пропал отец. Мать совсем посерела и перестала улыбаться, только куда-то надолго уходила. Однажды, вернувшись вечером, она упала прямо у порога и долго рыдала. Мне было двенадцать лет, но я все таки попыталась успокоить мать и выяснить, что случилось. Оказывается, в секретной полиции талибана кто-кто решил, что мой отец, работавший дипломатом, предал священный джихад, поскольку общался с неверными и приглашал их в свой дом, посему он был приговорен к смертной казни через повешенье, как презренный муртад. Тело матери не отдали.

Стало совсем плохо и голодно, женщина в стране победившего шариата что-то вроде домашней скотины - осла или кошки, и если в доме нет мужчины, защитить её некому. Нам с матерью, дабы не умереть с голода, пришлось готовить, мыть посуду и убираться в ближайшей кебабной, где всегда было полно воинов аллаха при бородах и с автоматами. Мою несчастную, рано состарившуюся мать, они всячески оскорбляли и норовили пнуть, а меня, рано созревающую девушку еще и полапать. И вот однажды вечером, дверь в нашу квартиру вылетела, и на пороге показалось несколько шахидов с оружием, обмотанные пулеметными лентами. Один ударил мать по лицу, отчего та упала и заорал:

"Где твоя мелкая альщармута, ты, старая хага"?

Второй распахнул дверь в комнату и стал сдирать с меня платье, дыша чесноком и перегаром, остальные столпились у двери:

"Посматри брат, какая розовая кус, держи её за ноги".

"А почему ты первый брат, я тоже хочу".

"Не будем ссориться брат, ты, алькальба, рот открывай, да, мы сейчас вдвоём тебя э...".

Тут зазвонил мобильник, что нас с матерью и спасло.

"Амир вызывает, быстро, вернемся - закончим с ними".

И моджахеды толпой вывалились на улицу. Мать поднялась на ноги, закрыла дверь, подошла к умывальнику, смыла кровь и преобразилась:

"Так дочка, бежим, в покое они нас не оставят" - Она отодвинула в сторону сундук и достала из дырки в стене стопку паспортов:

"Отец сделал, в последний момент, он всё нам отдал, даже свою жизнь".

Пошарив в дырке еще, она достала маленький брезентовый мешочек:

"Последнее, что осталось от прошлой жизни - колье с изумрудами и два кольца с бриллиантами, подарки твоего отца. Он и мертвый нас спасёт. Драгоценности эти все знают, они очень дорогие, хватит уехать".