Шапка Мономаха

– Какие глупости. – Между изогнутыми бровями Евпраксии легла недовольная складка. – Не собираюсь отдавать столь нелепых велений, к тому же дружиннику моего брата. Не лучше ли тебе, витязь, направить свое внимание к делу, с каким ты послан в Киев, и состоять при боярине Воротиславе Микуличе, чем при мне?

Дав ему такую отповедь, она пошла к крыльцу, где княжну встречала младшая сестра.

– Боярин и без меня уболтает князя Святополка, – заверил ее княж муж, идя следом, – и во мне там надобности нет. Позволь, княжна, говорить нынче с тобою.

– Разве сейчас мы не говорим? – не обернулась она.

– Сейчас ты уходишь от меня, княжна.

Поцеловавшись с сестрой, Евпраксия мельком глянула на него.

– Хорошо, ступай в книжную светлицу. Я поздороваюсь с матушкой и приду.

Хмельной от радости Олекса едва сдерживал себя, чтобы не побежать в названную светлицу, как безусый отрок, которому впервые удалось заручиться согласием девицы на тайную встречу. Две седмицы, с тех пор как посольство князя Мономаха водворилось в этом доме, он жил словно в весеннем тумане. В посольском деле от него не было проку, и боярин Воротислав с легким сердцем махнул на Олексу рукой, ибо прозревал причину тех горячечных речей, которыми время от времени разражался молодой дружинник. Не заметить жадности, с какой княж муж смотрел на Евпраксию Всеволодовну, могла только сама она. Старая княгиня за общими трапезами молча качала головой. Младшая Екатерина, носившая полумонашье одеяние, пунцовела так, будто взоры статного витязя предназначались ей самой. Но и Евпраксии в конце концов пришлось взять во внимание бессловесную преданность, какую непрошено и нежданно являл попович.

В ожидании княжны Олекса ходил между ларями, полными книг. Перевернул листы разложенного на столе греческого «Хронографа по великому изложению» в славянском переводе. Рядом ждали переписчика стопка пергаменных листов и чернильница.

Княжна вошла, и дружинник, скрывая непривычную робость, показал на книгу:

– Я не видел в доме чернецов или клириков, списывающих книги.

– Книгу переписываю я, – сказала Евпраксия, садясь за стол, и на удивленную оторопь поповича ответила: – Мне предложила заняться этим трудом сестра Янка. Книг всегда не хватает. А людям нужно знать слово Божье.

– Где же там слово Божье? – развязно от стыда за свою неловкость спросил Олекса. – Лишь чреда войн, измен, убийств и свержений царей.

– Внимательному уху слово Божье слышно и в этой череде. Заповеди не убий, не завидуй, не любодействуй и прочие вопиют здесь о себе. Люди, переступающие через них, обрекают себя на позор и несчастья, на смерть и бесславие среди потомков.

Евпраксия говорила безо всякой назидательностим, по-простому, как о самых обыденных вещах, но в своих словах открывалась с неожиданной стороны.

– Дозволь, княжна, говорить с тобою прямо.

– Мне было б досадно и неприятно, если б ты говорил со мной криво, витязь.

Олекса, на мгновенье замявшись, бухнул решительно:

– Зачем, княжна, губишь свою красу и молодость среди книг? Тебе б жить и цвести, а не хоронить себя в книжной пыли! Не слушай свою сестру-игуменью, чтоб и тебе не сделаться, как она, черницей, не упрятать свою юность под рясой! Ты как солнце златое – слепишь глаза блеском, согреваешь душу и тело жаром. Разгорелась на тебя моя душа, и кроме тебя ей никто в целом свете не мил. Не знаю, что с собой делать! Жизни не чаю без тебя, Апракса. – Он порывисто шагнул к ней, взял руку, лежавшую на столе, сжал в своих кулаках. – Если б согласилась ты, чтоб я стал твоим мужем… – От взгляда княжны, сделавшегося чуждым, он выронил ее руку. – По совести и по обычаю должен был бы я сперва говорить с братом твоим и матерью. Да знаю, что обычай против меня. Ты дочь князя и была латынской королевой. Я лишь дружинник князя, даже не боярин. Только твое слово может сделать мое счастье. Сама ведаешь – из ровни, из княжеского рода, к тебе никто уж не посватается. А в боярах и я, может, скоро сяду. Да брат твой, князь Владимир, разве пожалеет для меня звания и имения, коль породнюсь с ним? Ответь, Апракса: люб ли я тебе? Или есть у тебя кто иной в сердце? Или сватался к тебе кто из боярского роду? Скажи, любая моя… – проговорил он с такой нежной страстью, какой прежде не слышала от него ни одна девица, ни одна вдовица.

Быстро вновь схватив ладонь княжны, он впился в нее жадным поцелуем. Евпраксия поднялась и, толкнув его в грудь, вырвала руку. Той же дланью она, замахнувшись, хотела ударить его. Но, промедлив и смирив чувства, не стала. Однако в лице ее Олекса прочел все, что могла она вложить в свой удар.

– А теперь успокойся и слушай, – сказала княжна, – чтобы мне не пришлось успокаивать тебя пощечиной.

Отойдя от него подалее и отворотясь, она заговорила:

– Ты предлагаешь мне стать твоей женой и тем совершить прелюбодеяние. Ты ведь попович и должен знать слова Писания: кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.

– Если следовать во всем Писанию, надобно стать монахом, – горячо возразил княж муж.