Шапка Мономаха

– Почему этот раб в монашеской рясе? – полюбопытствовал Ярослав Святославич, всюду сопровождавший брата. – И почему ты так зол на него?

– Бог отдал его мне в руки. А зачем не знаю, – мрачно ответил Олег. – Может быть, для того, чтоб он пил вино моей ярости…

Брегом Оки до Мурома чуть менее трехсот верст. Растянувшись вдоль реки долгой лентой, дружина и обоз подошли к древней столице дикого племени мурома в самом начале осени. Солнце еще плескало дневным жаром, а ночи тайком узорили листву огненными красками, торопясь обнажить леса, подобно нетерпеливому мужу, срывающему покровы с юной жены.

Еще не выйдя из леса, князь узнал от сторожи, пущенной вперед, что рать Изяслава стоит, как обещано, в поле недалеко от стен города. И рать эта велика, вдвое больше Олеговой.

Выстроив по берегу вооружившиеся полки, Олег Святославич сказал краткое слово:

– Я привел вас, чтобы победить. Так победим!

Рязанцы, смоленцы и черниговцы согласно выкрикнули славу князю и пошли на бой. Войско встало ратным порядком перед полками противника, натянутые тетивы согнули луки. Над полоскавшими стягами взметнулся свист посвистелей. Навстречу друг другу понеслись две тучи с тысячами жал, прошли друг дружку насквозь и накрыли обе рати. Поле огласилось воплями и ржанием коней. Обе стороны поливали одна другую стрелами, расстраивая порядки противника, пока не взгремели трубы – знак, что пора сойтись в сече.

Ярослав несся впереди левого полка, выставив копье. Это был первый бой в его жизни, и упоение битвой, бешеной скачкой, столкновением лоб в лоб, первой пролитой кровью врага заглушило все прочие чувства. Он кричал, сам не слыша себя, и ощущал свой крик только по сведенным судорогой мышцам лица. Он делал все то, что делали другие: увязнув в гуще сражающихся, бросил копье, рубился мечом, отбивался щитом. Смерти не ждал и не боялся, хотя видел ее вокруг. На него словно накатило безумие, спасавшее и от страха, и от неверных действий, которые могли погубить, – тело работало само, не прибегая к рассудку.

И вдруг все кончилось. Спасительное нечувствие схлынуло, разум вновь подчинил себе тело, и рот князя наполнился горькой слюной страха. Он увидел не чью-то, а свою смерть. Стрела, метившая в него, была далека, их разделяло пространство сечи, но ему казалось, что лучник находится совсем близко, в десяти шагах. За челом лука он увидел лицо стрелка и за мгновенье разглядел его во всех чертах. Лицо отрока было безусым, полные губы подрагивали в усмешке, и глаза с длинными ресницами под налобником шлема… принадлежали девице.

Ярослав увидел и то, что она заметила его догадку. Уголок ее губ дернулся, а глаза сощурились. «Не надо! – молча взмолился Ярослав. – Не убивай меня!»

О девах-воительницах, сражавшихся наравне с мужами, он слышал только сказки, которые рассказывала старая Брунгильд. В этих сказках всегда говорилось о такой седой древности, которую и представить невозможно, потому что тогда еще не пришла на землю Христова вера. Но Ярослав давно понял, что на Руси седая древность со своими темными богами еще не кончилась и вряд ли уйдет скоро. А значит, и воинственные девы здесь не удивительны.

Он не знал, чем может умолить ее. И выпалил первое, что легло на душу.

– Я возьму тебя в жены! – прокричал он, не надеясь, что она услышит его.

Но ведь она могла прочесть его крик по губам. И снова усмешливо дернула уголком рта. И опустила лук. И развернула коня. А напоследок глянула так, будто отпечатала: «Я напомню тебе твои слова».

Через миг Ярослав потерял ее из виду. Оглянувшись, он понял, что пропустил перелом в битве. Муромская рать была опрокинута и бежала через поле – иные к лесу, прочие к городу. От одного к другому в Олеговом войске передавалась весть – убит Изяслав, сын Мономаха, князь курский.

Тех, что ушли лесом, не стали нагонять. Рязанская рать на хвосте у разбитого врага вломилась в Муром. Теряющих на ходу оружие кметей Изяслава били в спины, хватали, сдергивали с коней, вязали. Последним, знаменуя победу, в город въехал Олег Святославич, облаченный в княжье золоченое корзно поверх кольчуги и шапку вместо шлема. Медленным шагом, оглядывая пленных и мертвых на улицах, правил коня к детинцу. За ним ехал Ярослав, жадно и любопытно вертел головой, рассматривая схваченных муромлян. Спешась за стеной детинца, Олег торжественно перекрестился на церковную маковку и поклонился в пояс.

Вслед за победителями вели понурого коня с телом Изяслава, без всякой чести мешком положенного на седле. Олег глянул на него мельком и распорядился увезти в единственный муромский монастырь у Спаса на Бору.

– Жаль погубленной юности, но он сам выбрал это, – молвил князь, надев шапку.

– Что с пленными сделаем, князь? – спросил боярин Иванко Чудинович. – Много взяли, пять сотен или более наберется. Муромлян, я чаю, среди них меньше, чем ростовских людей.

– Заковать всех и в ямы, – коротко отрезал Олег Святославич.

– Своих ростовских дружинников князь Мономах с тебя стребует.

– Пускай требует. Не его воля здесь, а моя.