Шапито

– Что ж, дамы и господа, мы только начинаем, а вы уже, словно услышав голос мифической сирены, наблюдали за нашей милой мисс Брук! – женщина снова вышла из–за кулис, изящно поклонилась и скрылась за парусиной, послав в зал поцелуй. – Сирены ведь плавают в море, не так ли? – зрители что–то загудели. – Плавают, да так, что сводят с ума бедных матросов, которые скучают по суше и прелестным дамам… – многозначительный взгляд и ухмылка, и зал взорвался неладным смехом. – Итак, я думаю, все вы догадались, кого мы ждем сейчас! Лулу и Коко!

Из–за занавеса на середину сцены выбежали хрупкие парень и девушка. Они были одеты так, как и рассказывал Гейл: она – в блестящее короткое неприметное платьице, с заплетенными в русые косы с жемчужинами, а он – в свободную рубаху с шароварами и повязкой на голове. Они кланялись и махали в ответ, пока не началась тревожная, тягучая музыка. Их лица тут же изменились, теперь они играли роли.

Это была трагичная история влюбленного пирата и сладострастной сирены. Лулу и Коко разбежались в разные стороны, Коко ловко забрался на вышку, словно и правда забрался на мачту корабля. Он вглядывался куда–то, водил взглядом по зрителям, словно по безразличным волнам. Вглядывался, что–то выискивал, щурился, глядел в дозорную трубку, не видя сидящей на ограде сцены Лулу. Она поджала ноги и, нежно улыбаясь, развязывала и завязывала обратно свои волосы. Двигалась странно, чарующе, но не обращала внимания на Коко и зрителей. Она не здесь, она… Я понял! Я видел такие рисунки, кто–то мне показывал в газете ту странную статью с непонятной женщиной с рыбьим хвостом вместо ног. Вот, кем была Лулу! Русалкой!

Дрожь пробежала по моей спине, заставляя вглядеться в ее движения. Теперь я понимал, понимал всю эту сцену, спасибо тому, кто рассказал мне о русалках. Теперь я видел, что Коко еще не видел Лулу, а та не видела его. Музыка медленно сменялась, становилась менее тревожной, более притягательно плавной, чарующей, завораживающей. Коко, наконец, обернулся, взглянул вниз и увидел ее… Словно он увидел ее впервые, словно влюбился в нее с первого взгляда, словно он, правда, утонул в ее чарующем взгляде, в ее трогательно распахнутых глазах, приоткрытых пухлых губах, которые словно пели песню. Песню этому незадачливому пирату… А тот и повелся. Перепрыгивая через пару пролетов под громкие ахи зрителей и мое упавшее куда–то сердце, он спускался к ней, спрыгнув с двойным кувырком с высоты человека на сцену под аплодисменты. Он бежал к ней, бежал, не видя, не слыша ничего вокруг. Бежал и прыгнул, оказываясь возле ее хвоста, хватаясь за ее нежные руки, вглядываясь в ее лицо снизу–вверх. Ластился к ее рукам, подставлялся под ее поцелуи и не обращал внимания на ее «хвост». Ему было все равно, он был в ней, он был в ее голосе, он был в ее ласковых руках, он тонул в ней…

А она улыбался, ласково так, но коварно, незаметно для него. Она игралась с ним, ярко для нас, но так слепо для него. Игралась жестоко, заставляя крутить ее в своих руках, таскать ее в своеобразном танце по всей сцене, усаживать ее на другое место, а после самому носиться по сцене, хватаясь за голову, прыгая и кувыркаясь, отталкиваясь от ограждений.

Он не знал, куда себя деть от своих чувств, старался найти эликсир, чтобы остаться вместе с ней, а она лукаво улыбалась, наблюдала за всеми ее метаниями со смешинками в глазах, продолжая перебирать косичку в руках. Она смотрела на него так насмешливо, словно и не верила, что он найдет этот эликсир. Но он нашел! Нашел, горделиво выставляя на показ зрителям, деловито перебрасывая из руки в руку и протягивая ей его. И ей все же интересно, она, стыдливо прикрываясь, приняла подарок, залпом выпила его и упала в его руки без чувств. Он и не знал, что ему делать. Что вообще делать в таком случае с русалкой, сиреной? Поднял ее на руки, кидался к зрителям, безмолвно прося помощи, но те подсказывали ему лишь одно. Поднять ее на импровизированный корабль, на мачту, туда, откуда он спустился к ней. И он это сделал. Уверенно цепляя ее к себе на шею, полз на самый вверх, заставляя всех замереть и почти бездыханно следить за разворачивающимся действом.

Ее разморенное тело все еще ютилось в его руках, когда он сделал первый шаг, уверенный и такой опасный, на канат, натянутый прямо над головами зрителей и на другую сторону сцены. Еще один шаг, шаг, еще и еще, теперь он держал ее в руках ровно в центре каната, который так и проминался под его весом, но никто из них не показывал страха, кроме зрителей, которые только и делали, что вздыхали и хватались за сердце. Сирена зашевелилась в его руках, отталкивая от себя пирата, заставляя ежится зрителей от неминуемой опасности, когда канат под его ногами начал раскачиваться.