Шантажист

Это было странно. Стоило коснуться себя, меня прошило тысячами игл. Такими мощными, что, придавив сильнее, я оказалась на грани. Но гордость била по самому больному и заставляла сдерживаться, отдалять пик, не показывать эмоций. Не разрываться в сладкой наслаждении.

Только не с ним. Только не сейчас. Не хочу.

Я откинулась назад и представила, что лежу на море, на горячем песке, и нет никакого унижения. Нет камеры и ублюдка, что пускает слюни на экран. Да захлебнись уже!

С этой мыслью ускорила ласку, потерла пальцами по клитору и застонала, выгнув спину и раздвинув ноги. Как же давно не было разрядки, будто в прошлой жизни, и Ворон будто знал об этом. Знал обо мне больше, чем я догадываюсь. Сколько же времени он за мной следит?

Накал и искры сыпались, но, как и раньше, когда доводила себя до ручки и едва ли не искрила от воздержания, я не могла отпустить себя.

Стало больно. Так резко, что я распахнула веки и остановилась. Задышала глубоко. Грудь поднималась и опускалась, а лоб покрылся испариной, влажные волосы рухнули на глаза. Я безумна. Сви-хну-лась.

Телефон загудел. Настойчиво и порывисто. Я подалась вперед и нажала «принять».

– Что тебе еще, урод хренов? – сказала резко.

– Тая, мне ничего не нужно, – заговорил удивленно Лиманов. – О, какие ты слова знаешь. А с виду такая...

– Какая? – поникла я и прикрыла ладонью глаза. Ненавижу себя.

– Сдержанная. Я чего звоню? Хотел извиниться, что так... ушел. Некрасиво получилось, меня как-то никогда не отшивали так... прямо. Еще хотел спросить, как ты. Вдруг стало хуже…

Ненормально я! Хотелось закричать, но я сжала кулак, свела ноги, чтобы погасить невыносимое не погасшее пламя, и постаралась спокойно ответить:

– Извините, Арсен Славович, тут один телефонный террорист пытается мне пылесос продать, вот и вырвалось, а на счет извинений… Не ваш я цветочек, не трудитесь. Тем более, я не обижалась. Завтра выйду на работу, мне уже лучше. Спасибо за все.

– И ты, конечно, отказала? – словно промотав мимо мои слова о том, что ему ничего не светит, сказал Арсен. – Ну, тому с пылесосом. Есть хоть один мужчина, которому ты сказала «да»?

– Давайте не будем мою личную жизнь обсуждать?

– Ты права. Извини. Я слишком тороплив, знаю, – Он порывисто выдохнул, отчего у меня в ушах завибрировало. – Просто ты меня наповал сразила. И зная, что у тебя никого нет, боюсь упустить шанс.

– Спокойной ночи, Арсен, – выдавила я, косясь на глазок камеры и открытый видео-чат с Вороном. Конечно, же он прятался за темнотой, но я видела его силуэт, и это выводило меня из равновесия.

– Спокойно ночи, Таинственная Тая. Но обед в силе, – добавил Лиманов.

– Как захотите, – устало проговорила я и, отключившись, снова укусила нижнюю губу. Кажется, слишком сильно, до крови. Мне нравилось слушать Арсена, говорить с ним, но мысль о том, что я под наблюдением маньяка, корчила и выворачивала. Я будто несколько суток таращусь в дуло пистолета и жду, когда же он наконец выстрелит.

Телефон снова зазвонил.

– Что-то забыли сказать? – сразу ответила я.

– Я хочу, чтобы ты с ним замутила, – хриплый голос заставил поежится. – Соврати его, доведи до грани, как ты умеешь, а потом…. – Ворон замолчал. Сопел в трубку, а я лежала, запрокинув голову на диван, и давила колючки, что мчались по телу от его приказов. Завтра подниму все, что помню о своем прошлом, и найду тебя. Достану документы, бумаги, найду людей – только так я свяжу ниточки и пойму, кто может затаить злобу. Ты не будешь бесконечно держать меня на крючке.

Ворон что-то говорил, я слушала вполуха, но последние резкие слова заставили дернуться:

 – Трахнись с ним, а потом я решу, что дальше.

– Я Не. Стану. Этого. Делать, – твердо сказала и запахнула халат. – Сеанс окончен. Пошел ты на хрен, подонок! Подкладывать меня под других ты не будешь! Конченный извращенец!

Выключила ноут, телефон и, сбивая стены плечами, ушла на кухню. Встала у окна, вцепилась холодными пальцами в подоконник, распахнула окно и долго смотрела на ночной город, что щедро рассыпал бисер фонарей по улицам и между домов, и глотала холодный влажный воздух. Мне нужно остыть, унять дрожь и ярость, иначе я сломаюсь, и он добьется того, чего хочется. Ведь Ворон прямо говорил, хочет меня мучить. Именно морального слома он добивается. Не бывать этого! Я не сдамся.

Пережила предательство. Пережила смерть близкого человека. Пережила одиночество. И это переживу. Пусть надрывается. Пусть пытается меня утопить. Ничего у него не получится.

Телефон надрывался в комнате, а я закрыла лицо ладонями и дрожала. Не буду отвечать. Не буду с ним говорить. Это слишком болезненно тревожило меня, бросало в какую-то тьму, заставляло чувствовать себя шлюхой. Потому что, честно признаться, меня его игры, настойчивость и таинственность в голосе в поступках немыслимо возбуждала. И признавать такое оказалось сродни признать себя сумасшедшей.

Когда я успокоилась и вернулась в комнату, телефон все еще звонил. Сполз от вибрации на пол, но продолжал настойчиво зудеть.