и, видимо, вообразив себе тот бой, начал тянуть саблю из ножен, — никакой Дорогобуж почему-то не вспомнился. Горячие у меня ребята. А по делу нужно составить реестр городов русских. И не только для игры. Хорошо бы понять: Русь — это что? Потому что, тот список «городов русских», который здесь ходит, включает и моравские, и болгарские, и волошские города. Екатерина Вторая, вскоре по воцарению своему, была крайне удивлена особенностью функционирования Императорского Сената: производя назначения воевод по российским городам сей высший государственный орган даже не имел общего реестра городов сих. Пришлось Государыне Императрице посылать в книжную лавку за картой. И приобретать за свой счёт — Сенату в подарок. А здесь достоверной информации ни за какие деньги не купишь.
«Нет хуже, чем ждать и догонять» — ещё одна неправильная народная мудрость. «Догонять» — интересно, азартно. Нужно быть быстрее, умнее преследуемого, нужно правильно срезать углы, нужно предугадывать повороты дичи. А если догоняешь крупного зверя, то можно нарваться и на встречную засаду. Та же рысь имеет мерзкую привычку делать петлю и укладываться возле собственного следа, поджидая преследователя.
А вот ждать… Просто — терпеть. В английском языке есть слово «пейшенс» — терпение. Как говаривал Макарушка Нагульнов по поводу английских «сплотаторов» — «шипят они, злобствуют». Вот и я злобствую. На солнце. Как же оно медленно по небу ползёт… В городе, может статься, Акиму руки калёным железом жгут. А я тут сижу и ничего не делаю. Поджидаю… Мерзкое чувство.
«Всё — проходит». Царь Соломон и в этот раз оказался прав. Прошёл и этот день. Едва солнце ушло за горизонт, как мы выбрались из левобережного хмыжника и преставились в такой же хмыжник, но правобережный. И существенно выше — почти к краю луговины, откуда виднелись тёмные очертания посада на возвышенности. Уличных фонарей на «Святой Руси» нет. Как, впрочем, и вообще в этом мире. Огоньки в домах не горят. С западной стороны неба чуть подсвечивают сумерки.
— Сидеть тихо. Ждать меня. Не приду до света — уходить в Рябиновку. Сухан, за мной.
Никогда не приходилось бегать на тайные свидания. Ни в той жизни, ни в этой. То есть, конечно, бывали встречи… не афишируемые. Но в темноте, по чавкающему лугу, к женщине, но совсем с другой целью…
А уж ночные встречи по поводу шантажа… Как это здесь, в средневековье делается — представления не имею. Учитывая ритуальную насыщенность туземной жизни, могу предположить, что и такое мероприятие должно быть как-то… обритуалено. Какие-нибудь «два притопа, три прихлопа, зашипеть по-змеиному, завыть по звериному», «дождаться вопля выпи и в ответ три раза крякнуть удодом с молитвой»…
Отсутствие знаний местной специфики не исключает полезности знаний обще-криминальной. Или — общечеловеческой. У меня есть очень серьёзные сомнения в том, что посадница будет рада весточке от Кудряшка. Чтобы он там не говорил и как бы не расписывал «страстные лобзания» при расставании. И я почти уверен, что требование добиться освобождения Акима под угрозой раскрытия тайны отцовства того самого малыша, который сегодня ползал у меня на глазах в манежике на заднем дворике, будет воспринято… не благожелательно. Возможны истерики и взбрыки. Поэтому — Сухан, еловина, мешок, овчина, ременные вязки. А, ещё, на всякий случай, Сухану — кольчугу.
«Лихие девяностые» воспитали у меня некоторые полезные рефлексы. Типа: приходить на место встречи за четверть часа до начала. Типа: просто перекурить и осмотреться. Отходы-подходы, транспортные возможности, рельеф местности… Не то, что бы ждёшь всякого чего, а просто автоматически. Ну, мне так спокойнее. Конечно, пришлось по-подпрыгивать от нетерпения возле лодки: пока светло — на луг не сунешься. Вот только случайных свидетелей мне не хватает. Не думаю, что на нашем постое оставили засаду — мы возвращаться не собирались. Но если кто-нибудь из туземцев увидит, да куда надо сбегает, то нашему разговору могут помешать в самый не подходящий момент. Толстые дяди с тяжёлыми железяками в руках.
Подножие холма, на котором стоит посад, заросло кустами — туда я посадил Сухана. Прикинул со стороны, чтобы его белая рубаха сильно не просвечивала, а сам устроился пониже. Ждём-с.
Ждать пришлось долго, и посадница появилась неожиданно с другой стороны.
— Кудряшок где?
Я даже испугался. Вдруг из сгустившейся за это время темноты — голос. Потом сообразил — в отличие от меня, дурака, посадница была в тёмном платье и тёмном платке. Меня-то в белой рубашоночке — издалека видно, а её — только с двух шагов силуэт.
— Ну, чего молчишь, будто язык проглотил. Где он, я спрашиваю.