Девятнадцать лет назад
Мой грандиозный план вернуть и привезти сюда Момо на следующее утро мгновенно превращается в прах. Оказывается, у дедушки аллергия на животных. На всех животных. Будь то млекопитающие, рептилии, земноводные или даже насекомые.
Но меня пугает это меньше всего, потому что в течение следующих нескольких недель меня проводят по всем врачам, которые выглядят очень добрыми и очень заботливыми. Они задают мне разные вопросы, оценивая мое психическое состояние, они говорят, что хотят мне помочь.
Но я знаю, что это не так.
Они всеми средствами пытаются заставить меня признаться, что дядя Дейв не приставал ко мне, и что мама ударила его по голове подсвечником, совершенно без видимых на то причин.
Поэтому я ни разу не потеряла бдительности.
Даже когда добрая медсестра принесла мне мандарин, поинтересовавшись била ли меня мама, не причиняла ли она мне каких-либо увечий. Я медленно очистил мандарин от кожуры, потом открыто посмотрела ей в глаза и ответила: «Нет».
— Уверена?
— Да, — ответила я. — Мама хорошая. Она любит меня. — И я начала плакать.
А потом последовали вопросы, что со мной делал дядя Дэйв.
— Он дотрагивался до меня, — говорю я.
— Где? — спрашивают они.
Я пытаюсь предугадать их реакцию, показывая на плечи, у них фактически и реакции то нет, они равнодушно посматривают на меня, но как только я касаюсь своей груди, в их глазах появляется заинтересованность. А когда я прикасаюсь к своей промежности, их заинтересованность просто зашкаливает.
В результате я смогла убедить их всех, что дядя Дейв до меня дотрагивался. А потом начинается осмотр, для которого я должна раздеться. И они начинают смотреть у меня между ног. Они улыбаются и, кажутся очень довольными полученным результатом.
Месяцы проходят быстро.
И как-то бабушка говорит, что мама пока будет жить в тюрьме, десятью... она осуждена за убийство и получила пятнадцатилетний срок. Пятнадцать лет кажутся мне очень, очень долгими по времени, но бабушка говорит, что мама сможет выйти раньше, если будет хорошо себя вести.
И так мама осуждена, поэтому больше нет никаких анализов, ни врачей, ни социальных работников. Я живу в розовой комнате с мамиными упакованными куклами. Мне нельзя с ними играть. Упаковка не должна быть разрушена, иначе они потеряют свою инвестиционную ценность.
Недели превращаются в месяцы, а месяцы в годы.
Мне не нравится жить в доме бабушки и дедушки. Трудно объяснить, почему. Слишком много раз, я даже не могу сосчитать, мне хочется убежать от них, но я не могу. Раз в месяц бабушка водит меня навестить маму. И если я убегу, то не смогу с ней видеться. А она нуждается во мне.
Маму отпускают за хорошее поведение, когда мне уже шестнадцать. И если для меня раньше мама была совершенно чужим человек, то теперь и подавно. Ей выдают квартиру, и я переезжаю к ней.
27.
Торн
https://www.youtube.com/watch?v=euCqAq6BRa4
(Позволь мне любить тебя)
У меня есть письмо в электронной почте, которое помечено, как срочное. От Ника Паттерсона. Тема сообщения: Мисс Челси Эпплби. И то, что я его не открыл, напоминает тупую боль на периферии моего сознания. Никто не может быть таким быстрым и дотошным к деталям, как Ник. Этот человек способен раскопать секреты, о которых никто даже не задумывается, что такое вообще возможно. Сегодня утром я попросил у него отчет, и через шесть часов — вуаля! Все, что мне необходимо знать о Челси будет содержаться в его докладе.
Голос у меня в голове предупреждает – «Это неправильно».
Возможно, но меня когда-нибудь волновало, что я делаю что-то не так? Всю свою жизнь я делал то, что хотел. Если это могло принести мне хоть какую-то пользу, я даже не задумывался о последствиях, просто делал. И при этом никаких извинений. Никаких идиотских извинений. И совесть меня совершенно не беспокоила на этот счет. Совесть — это для слабаков, которые делают вид, что заботятся друг о друге.
Ничего этого нет, когда все сводится к обнаженной правде. Единственный человек, о котором способен заботиться сам человек — о себе, своем отражении в зеркале. И если уж пошел такой разговор между нами, то, пошли все нах*й, я хочу быть на сто процентов уверен, что независимо от того, что я делаю, я точно вылезу из этой змеиной ямы. Любой, кто притворяется, что не хочет вылезти, либо лжет, либо полностью заблуждается.
Я готов признать, что есть нечто такое, чего она не хочет, чтобы я знал, но мне необходимо узнать, кто такая Челси на самом деле. А потом я смогу полученную информацию о ней спокойно спрятать за спокойным фасадом. Но я хочу понять, почему ей снятся кошмары, почему она просыпается от ужаса. Почему она ходит в этот Богом забытый район. Что она сделала с моими украденными деньгами, поскольку я не увидел ничего, на что бы она могла их потратить? Если она что-то скрывает, то я хочу знать, что именно, хочу, чтобы у меня было преимущество в этой ситуации.
Это для моего же собственного блага, поэтому я открываю его письмо.