Шантаж

– Ну и что же? Я здоровый еще мужик, и мне требуется. Ты должна быть только довольна. Ведь я больше к тебе не пристаю. Лечись себе на здоровье! – И сменил тон на более мягкий, миролюбивый. – Ладно, послушай, что тебе скажу. – Разоблачение его измен явно подействовало на него охлаждающе. – Я знаю, ты, несмотря ни на что, ведешь себя как порядочная женщина – по-прежнему безупречно. У нас спецслужбы хорошо работают. – Усмехнулся, бросил на нее иронический взгляд. – Тоже скажу правду: мне не по себе стало, когда появился рыжий профессор. Но былое не взыграло – вот и хорошо!

Он снова сделал паузу и, серьезно глядя ей в глаза, мягко произнес:

– Давай договоримся по-доброму. Мне от тебя нужно одно: чтобы, как прежде, вела себя достойно, вызывая уважение и симпатию всех, кто нас знает. Ведь ты сумеешь? Болезни, думаю, явление временное. Буду нужен – к твоим услугам. А нет – не вини! Быль молодцу не в укор!

Впервые за все время разговора прикоснулся рукой к ее плечу, осторожно развернул к себе, просительно завершил. – Ну разве много я от тебя требую ? Всего-то пустяки – не перечить, быть уважительной, соблюдать внешние приличия. Поздно ведь нам что-либо менять – у нас взрослая дочь. Что она нам скажет, если дурить начнем? – И умолк, ожидая реакции на свои слова, чувствуя, что сумел довести свои доводы до ее сознания.

Вера Петровна долго молчала, размышляла над словами мужа. Нарисованная им перспектива семейных отношений, конечно же, ее не устраивала, с ее-то прямой, честной натурой, но она понимала, что требовать от него большего бесполезно, – он уже не изменится. Очевидно, ей остается только делать что он хочет. Особенно теперь, когда Света беременна... Что ж, пора обсудить с ним и это.

– Ладно, Ваня, – молвила она примирительным тоном. – Ты прав в одном – нам поздно что-либо менять. Давай доживать век вместе. Тем более с дочерью у нас возникла проблема, которую мы же сами с тобой создали. Нам вместе и расхлебывать!

– Это какая еще проблема у Светы? – встрепенулся Иван Кузьмич. «Похоже, меня ждет еще один сюрприз», – мелькнуло у него в голове.

– Не послушались они нас с Михаилом, не стали ждать его возвращения. Словом, внук у тебя будет, Ваня.

– То есть... как это? Беременна она, что ли? – пробормотал ошеломленный Григорьев. – Хороша же наша тихая, послушная дочь!

– А чего ты ждал? – перешла в наступление Вера Петровна. – Сам их толкнул на это. Разве не ты запретил им пожениться? И меня втянул, – побоялась я, убьют его и Света рано овдовеет. Все твоя черствость, нежелание понять и пожалеть других, даже собственную дочь!

– Опять ты за свое! – вновь вскипел Иван Кузьмич, но тут же сдержался, боясь испортить с трудом вроде налаженные отношения с женой. – Не знаешь ты меня до сих пор, хоть и прожили мы вместе долгие годы. Я ведь смотрю на вещи намного глубже, чем ты, и вижу дальше. Разве стал бы я тем, что есть, если б был как все?

И объяснил самодовольно:

– Хотел только оттянуть, ну и по возможности разрушить их союз, потому что люблю дочь и хочу дать ей все лучшее в жизни. Вот с Олегом не было проблем! Выйди она за него – помог бы ему подняться как можно выше, с его-то биографией и данными. Михаил – дело другое: у меня на него имеется вся информация, только не говорил. – Лицо его приняло скорбное выражение. – Отец его имел небольшие заслуги, погиб при исполнении служебного долга; но дед – бывший белогвардеец, расстрелян в тридцать седьмом. – Сделал паузу и продолжал так же враждебно: – Да это еще полбеды. Михаил правду сказал о своем происхождении: он действительно со всех сторон потомок самых аристократических фамилий России. Это установлено точно.

– И что же? Что в этом плохого? – как эхо отозвалась Вера Петровна.

– Все-таки дурочка ты у меня, непрактичная, – без злой бы обругал ее Иван Кузьмич – Ну как ты не понимаешь? У него же куча родственников за границей! Эмигрировали от революции и отнюдь там не бедствуют на фамильные капиталы. Даже в Америке полно! А тут и одного достаточно, чтобы повсюду красный свет зажгли! Даже я ничем помочь не смогу. Поняла теперь, какая их жизнь ожидала?

– Все, значит, рассчитал. Только их чувства не учел. Доволен? – горько упрекнула его Вера Петровна.

Ум ее воспринимал практический смысл доводов мужа, но душа категорически их отвергала.

– Опять не поняла ничего! Теперь ясно, почему дочку не сумела воспитать. В тебя она такая распущенная! – разъярился Григорьев – он не мог больше владеть собой. Годами сдерживаемая, загоняемая в глубь горечь прорвалась наружу. – Душа у тебя нежная, отзывчивая. Это ты так считаешь. А я говорю – слаба на передок! И дочь вся в тебя! По твоим стопам пошла! – И умолк, кипя и негодуя.

Когда остыл немного, почувствовал недовольство собой и горечь: выдал себя и прощен вряд ли будет.

Веру Петровну потрясло сделанное открытие. По некоторым признакам она и раньше подозревала, но теперь убедилась: муж знал, знал все с самого начала...

Немного придя в себя, прошептала едва слышно:

– Так ты столько лет прикидывался... а сам обо всем догадался?..