Она знала, что подумает про себя Кошелев и что — Пааво. Она гадала — слышит ли это Искренников и что думает он.
Определенно, что-то было в воздухе этой ночи. Кроме порохового дыма, само собой… Что-то для нас с тобой, что-то о свободе, за свободу, для свободы… прошлого не существует, будущего нет, а я и правда сделала бы это снова. Все, с самого начала.
Утром Пааво перехватил ее в коридоре.
— Зачем вы так? — шепотом спросил он. — Теперь я действительно буду расстроен… Послушайте, не нужно убегать от вашего московского ухаживателя. Я кое-что значу здесь, в Прибалтийском Союзе. Я смогу вас прикрыть не хуже любого другого покровителя.
— Мой московский ухажер работает в СБ, — сказала Майя, пожимая его руку. — Он вам ничего не сделает, нет, наоборот, будет признателен. Но его враги… они иногда бьют по площадям. А вы очень хороший человек, Пааво.
Она машинально поправила ему ворот пижамы, символически коснулась губами его щеки и прошептала:
— Так было надо. Высокий господин… насторожился бы, если бы ваше отношение оказалось другим.
— Я этого не просчитал, — с огорчением сказал Вилипп.
— Это случается. Простите, — Майя снова пожала ему руку и вернулась в свою комнату, где все уже было готово для романтического побега.
Она спустила гитару и чемодан в окно — бельэтаж, невысоко, а ловкий пиротехник подхватил вещи совершенно бесшумно. В трикотажном костюме спортивного фасона босиком сбежала по лестнице и выскользнула через задний ход.
Следующие три дня слились в ровную полосу. Переезд, настоящая пиротехническая репетиция, увенчавшаяся скандалом, потому что второму технику через десять минут работы разонравилось место, переезд, ночевка, переезд, нормальная репетиция, срочный вызов на работу, переезд, шоу, переезд — и в середине дня Майя с «любовником» отделились от группы.
— Сейчас в Таллинн, — сказал «любовник», голосуя на трассе. — Там есть небольшая гостиница, называется «Лиллекула». Как поселишься, не разговаривай ни с кем. Вот документы. Это платежная карта, но в Прибалтике такой достаточно. Вот комм. Завтра ровно в шесть придет человек, который переправит тебя дальше.
— Как я его опознаю?
— Он обратится к тебе. Назовется заместителем господина Адамовича. Дословно: заместитель господина АдАмовича. С ударением на второе «а». Если ударение будет стоять неправильно — жми на вызов. Если он придет не в шесть, а в пять или десять минут седьмого…
— Жать на вызов.
— Да. Вообще, если хоть какое-то отклонение от сценария — жми на вызов.
— Не засекут по настройкам комма? — спрашивает Майя. Кое-что она все-таки понимает.
— Обижаешь, — улыбается «любовник». — Если бы нас можно было так засечь, где бы мы сейчас были.
Зачем бы им это… ведь меня ведут они, почему бы просто не сдать с рук на руки? И какая польза от смещенного ударения? Может быть, они где-то упомянули этого «АдАмовича» как «АдамОвича» — и теперь смотрят, что произойдет? Или проверяют, запоминаю ли я такие вещи?
Майя посмотрела на платежную карточку — и хмыкнула. Оформлена на имя Габриэлы Зенкевич.
— Это у кого из вас такое чувство юмора?
— Видимо, у кузнеца, — пожал плечами «любовник».
Их подобрал груженый какой-то мебелью трак. Майя вспомнила, когда в последний раз так ездила. Да, восемь лет назад — студенткой, в каникулы…
Дождь упал внезапно, стеной. Они летели по водной поверхности, где-то эдак на ста пятидесяти, обгоняя легковые машины, втискиваясь между другими грузовиками. Водитель размахивал левой в открытом окне и немелодично подпевал какой-то свежей и неожиданно приличной «черной» аранжировке «Полета валькирий». В другое время Майе бы понравилось. Сейчас — просто хотелось спать.
Она и заснула — проснулась на руках у «пиротехника», вынимающего ее из машины.
— Что ты, я сама! — почему-то забеспокоилась она.
— Ну, сама так сама, — он поставил ее на крыльцо гостиницы (действительно маленькая: домик в два этажа, с башенкой, розового кирпича) и вытащил из кабины ее чемодан и гитару. Занес на крыльцо, чмокнул Майю на прощанье в щечку и вскочил обратно в кабину. Трак покатил дальше по улочке с односторонним движением.