Шанкр

мало-мальски важном, а уж тем более в том, что касалось драгоценного бренного тельца. Это тебе не булавку к галстуку подобрать в белокаменном фирмастом магазине, когда и на метро не хватает. У Толика были экзотичные взгляды на здоровье. Здесь он находился где-то между средневековым деревенским лекарем и санитаром психушки. Почему-то любил с упоением вспоминать свою крестную, сделавшую самой себе семь абортов чайной серебряной ложечкой. "Лечение должно быть простым и лаконичным. Без мудрствований, без науки. Наука - от дьявола. Нужно дать Господу свободу выбора - исцелить естество человеческое или не исцелить. А то все эти новомодные открытия: лазеры, ультразвук, излучения, - просто мешают Богу. Иисус сказал в Вечной книге: искушает тебя рука - отруби руку"...

И Елизавета сказала: "Стоп! Верните шляпу и пальто, видал я ваши именины". Она набрала номер и с неожиданной нервной четкостью изложила последние новости. Юнис ответил: "Я перезвоню" и сразу повесил трубку. Беспокойное сердце екнуло: "Прощай, Юнис".

Он перезвонил - не успели и портвейн распечатать. "Завтра в три у первой больницы. Пусть возьмет пеленку. "Ах, да, разумеется... кого пеленать будем", - неудачно сострила Лиза. "Не пеленать, а под попу подкладывать", - вдруг разозлился Юнис. "Хорошо... хорошо", - запоздало лепетала Елизавета, но исход был ясен.

И тут она обмякла, растворилась в тупом отчаянии, которое обволокло глаза туманом, и выхода как будто быть не могло. И Лиза напряглась, желая застенчиво скрыть минор, но чем больше напрягалась, тем сильнее краснел нос и глаза наливались липкой мешаниной из ресничной краски. Рита с Анатолием встревожились, но уж лучше бы притворились слепыми, и так уже настряпали блинов комом, не первых и не последних. Впрочем, Елизавета Юрьевна и сама на этой стезе постаралась, чего уж там говорить. Господи, что ж за бред вечный, почему и пустое лукошко терять жалко?! Она вяло убеждала себя, что Юнис ей совсем не нравился, не нравились его руки, каждая, согнутая в локте, напоминала спайку двух сосисок. Не нравилась коренастая шея. Не нравился распухший рисунок губ. Но все равно хотелось простого и нечестного: чтобы он полюбил, а Лиза - необязательно. Глупая подростковая мечта, часто бьющая бумерангом по лбу: обычно Лиза оказывалась "страдающим Вертером". И на плаксивый вопль "Почему?!" ответ был прост. Потому что. Оказывалась и все. Внезапно чихала на карточный домик, перед тем, как склеить уголки. Клялась себе: "Нет-нет, ни за что не скажу... не сделаю... не заплачу!" И тут же говорила, делала и плакала.

И только теперь себя на том поймала. И в конце концов, спасибо шанкру за это. Венерической темочкой Лиза добила Юниса Халитовича. Он уже давно морщился. Лиза подлила масла в огонь. Что ж, пора открыть чистую страничку. По вселенскому разумению она всегда ценнее исписанной...

"Ребята, не пьем, лавочка закрывается, завтра к врачу", - объявила Елизавета. Невероятно, но ее послушались. "А можно мне тоже завтра с вами... к врачу", - промямлил Толик. "Можно, зайка, можно, всех вылечат..."

Лиза обреченно оперлась на подоконник. Внизу пропищал, как раненая сучка, знакомы "Жигуль". Сосед с предыдущего этажа, которого Наташа и компания вечно заливали вдали неисправной сантехники, откуда-нибудь вернулся.

Глава 15. Зыбкие надежды, грешные мысли и благие намерения

Маргарита завороженно смотрела на докторшу, отчества ее не помнила, Юнис все время называл ее Аней и на "вы", почтительно прогибал перед ней шею, будто в замедленном поклоне, и держался слишком учтиво и просительно - можно было вообразить, что Юнис в свое время задолжал ей изрядную сумму, а теперь пришел занимать снова. Марго робко отвечала на анины вопросы. Иной раз паузы затягивались, Аня терпеливо отводила глаза в изящных очках в сторону, догадываясь о том, что Рите стыдно, неловко и муторно от своей истории. Но у Ани настолько отсутствовала оценочная мимика, а только шустро ходила тоненькая чернильная ручка в ее пальцах , что казалось - Аня не врач, а прозрачная субстанция в голубоватом халате, снизошедшая из пыли небесной, легкая и безопасная. И сифилис для нее - такая же обыденная и заурядная неприятность, как разбитое блюдце или сбежавшее молоко.

Эти спокойные токи, исходившие от Ани, или скорее всего только выдуманные нервическим воображением, выравнивали маргаритину речь, сжигали страхи и расслабляли Риту до того, что она уже рвалась рассказать всю свою подноготную и разреветься в целительной горечи откровений. Но тут же одергивала себя, и от жесткого и моментального прихода в фокус потели ладошки и верхняя губа. Аня будто бы чувствовала и это...