Шанхайский регтайм

— Не стоит делать поспешных выводов, — глаза Лугового блеснули. — Что из чего выйдет, никто заранее не знает. Не ошибается только тот кто ничего не делает и не чувствует. Мне тяжело объективно судить о вашей страсти, так как я — человек домашний: женат четверть века. Счастливо женат. Моя Ольга — замечательная женщина. Можете мне поверить рядом с ней, другие femines меня не интересуют. Впрочем, многолетнее супружество, дети, дом — это другое. Хотя, — Константин Павлович смущенно улыбнулся, — признаюсь вам — в молодости, до женитьбы я был весьма влюбчив…

"Рядом с Натальей меня тоже не интересуют другие женщины", — подумал молодой человек. Ему уже стало стыдно за свою несдержанность и начало покусывать раскаяние за откровенность перед случайным знакомым.

— Все проходит, — говорил Константин Павлович, берясь за рюмку. — Если ваши чувства случайны, то вскоре жизнь все расставит по своим местам. Если нет, то… Все будет зависеть от вас.

Выпили за будущее.

— Э-э, — замялся Луговой, — но, как вам кажется, Саша, ваша пассия не собирается… эксплуатировать чувство к ней? Не заметили такого?

— Вроде бы нет, — нахмурился молодой человек. — У меня временами впечатление, что я для нее просто не существую. Пустое место. Обычный клиент.

— А вы пробовали быть для вашей Натальи кем-нибудь еще? — в голосе антиквара послышалась укоризненная нотка. — Я думаю, что бедная девушка была бы рада, если бы вы… когда окончательно убедитесь в своих чувствах… Если бы вы изменили ее жизнь к лучшему. Не думаю, что ей нравится нынешняя работа. Впрочем, здесь в Азии успешная куртизанка вполне респектабельна и пользуется уважением. Азиаты проще, чем мы — европейцы и христиане, смотрят на такие вещи.

— Я не думал о браке, — рассеянно сказал Александр. — Вы считаете, она согласится?

Константин Павлович испытующе посмотрел на молодого человека. Вздохнул. Поправил длинным пальцем с ямочкой от перьевой ручки дужку очков.

— Думаю, что согласится, — сказал он. — Каждая женщина, каких бы свободных нравов она не была, в глубине своей души мечтает о семье, детях, доме. Это природное… Но не торопитесь и не забегайте вперед. Любовь с первого взгляда, как у вас коварное чувство.

Официанты принесли горячее и за столом началась перестановка. Константин Павлович замолчал, наблюдая за суетой. Наконец все успокоилось. Выпили водки и принялись за жареного, откормленного по особому рецепту гуся.

— Я вот о чем подумал, — сказал Луговой и промокнул салфеткой губы заблестевшие от жира. — Дома терпимости во всем мире, а особенно здесь в Шанхае связаны с криминалом.

— Я никого не боюсь, — помрачнел Александр.

— Не сомневаюсь. Но я не о том, что вам кто-то угрожает. Ваша пассия, если сама решит уйти от своих нанимателей, может оказаться в затруднительном положении. Вы захотите ей помочь и наломаете дров. Поэтому, — Константин Павлович покачал указательным пальцем, — если вам понадобится помощь, не таите в себе, звоните мне в любое время дня и ночи. Когда-то я оказал немалое содействие в создании Русского полка муниципальной полиции Шанхая. А один из полицейских инспекторов французского сеттльмента Иван Всеволодович Боярышников мой старинный друг. Если хотите, он наведет справки о вашей рыжей подруге. Ведь может статься, что у нее были нелады с законом?

— Это меня не волнует, — отмахнулся Саша. — Спасибо за предложение, Константин Павлович. Но я не буду форсировать событий. Вдруг все пройдет само-собой

— Может и пройдет, — сказал антиквар с сомнением. — Но рассчитывайте на мою помощь. — Мы — русские, изгнанные из нашей многострадальной Родины, — в голосе Лугового слышался искренний пафос, — должны во всем поддерживать друг друга. Разобщенность белого движения уже один раз погубила Россию. Губит и здесь в эмигрантской среде, где каждый вынужден в одиночку бороться за жизнь. Нужда, чужой мир… многое толкает наших соплеменников на преступления. Эх, Саша, насмотрелся я на чужие изломанные судьбы. Сколько хороших людей опустилось, пало ради куска хлеба на самое дно.

Выпили за русских, за тех, кто не сломался на чужбине, кто нашел в себе силы устоять. Разговор перешел на политику. Константин Павлович, как всегда увлекся, принялся рассказывать о многочисленных политических течениях в среде русских эмигрантов в Шанхае и Китае. Больше всего он говорил о русском фашистском движении, на него Луговой возлагал свои надежды. По его мнению, это ядро, тот центр, вокруг которого в недалеком будущем должна сплотиться разбросанная по всему миру русская эмиграция.

Александр быстро утратил интерес к беседе, так как политика и судьбы русской эмиграции его давно не волновали. "Устраивайся в жизни сам и, если сможешь, будь счастлив", — подумал он. Так что энтузиазм и жар, с которым собеседник вел свои речи, пропали втуне. Молодой человек поддался вновь нахлынувшей тоске и лишь внешне, только из вежливости, выказывал интерес к словам Константина Павловича. А проклятая ревность все терзала сердце и напрягала мозг бесполезным поиском выхода из сложившейся ситуации.