Шань

— У тебя есть какая-то причина обманывать меня? Чжилинь поразился до глубины души. Однако в ее голосе и выражении лица не было ничего, кроме чистосердечной искренности. Словно ребенок, обученный взрослым словам, она говорила то, о чем думала. Этот образ женщины-ребенка неоднократно приходил на ум Чжилиню и в последующие дни.

— Мне грустно видеть, что сталось с нами, — промолвил он в ответ на ее участливые слова.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

У нее была удивительно милая привычка время от времени склонять голову набок. Ее густые черные волосы ярко блестели в свете лампы.

— Дело оборачивается так, что, похоже, репрессии становятся единственным методом, позволяющим удержать Китай в русле нормальной жизни. Мы испытываем страшное давление как извне, так и изнутри страны, которое вскоре станет невыносимым. Мы уже прошли через ряд грандиозных и мучительных преобразований, но чутье подсказывает мне, что чаша наших страданий далеко не опустела. Еще многим людям предстоит расстаться с жизнью. Еще пролито недостаточно крови. Как будущее может требовать такой жестокости, если она и без того повсеместно царит в настоящем? Глядя на него, Сеньлинь тихо сказала:

— Спроси у Будды. В нем мы должны искать прибежище от невзгод и мучений.

— К несчастью, — возразил Чжилинь, — Будде нет места в современном обществе.

— Так пишет в своих трудах Мао тон ши? Если да, то тебе будет лучше перестать иметь с ним дело. А заодно и с моим мужем.

Она внезапно отвернулась. Тени медленно двигались по ее щеке.

Чжилинь силился понять, что заставило ее так резко замолчать. Неожиданное осознание контрреволюционной сущности своих слов или нечто иное? Он чувствовал, что Хуайшань Хан, говоря о жене, сказал ему не все. Он уже обманул Чжилиня, когда без всякой нужды заявил, будто получил задание от Ло Чжуй Циня. Почему? Возможно, только из соображений секретности. Это было бы вполне понятно и приемлемо. И мысль о возможности такого варианта вполне бы успокоила Чжилиня, если бы поведение его друга в последнее время не изменилось. Однако в действительности же Хуайшань Хан с каждым днем все менее походил на человека, с которым Чжилинь заключил памятный договор на склоне Жиньюнь Шаня.

В полном соответствии с новым режимом в Китае сердце Хуайшань Хана ожесточилось. Облачась в революционные одежды, вооружась философией Мао, он беспощадно разил направо и налево мечом, вложенным в его руку тем же Мао для выполнения один Будда знает каких заданий.

Он часть государственной машины.Небрежный и уклончивый ответ Мао на его вопрос точно гвоздь засел в мозгу Чжилиня. Хуайшань Хан верил в то, что он делает Китай местом более безопасным для жизни. Возможно, он даже был прав... И это пугало еще больше. Ибо Чжилинь подозревал, что выполнение миссии, возложенной Мао на его друга, означало гибель многих людей. Аппарат подавления действовал с точностью часового механизма, неся человеческим существам смерть тихую, быструю и без каких-либо объяснений.

Знает ли Сеньлинь, чем занимается ее муж? —спрашивал себя Чжилинь. — Догадывается ли она, кем он стал?

Он поднялся и подошел к окну. Снаружи доносились повторяющиеся трели соловья. Чжилинь с наслаждением вдохнул аромат надвигающейся грозы. Вдали яркие вспышки молнии чертили изломанные узоры на темном небе. Чжилинь на глаз определил расстояние.

— Гроза не затянется надолго, — промолвил он, когда первый громовой раскат эхом отозвался с близлежащих холмов. — Завтра будет хорошая погода, так что ты сможешь даже выбраться на прогулку.

Если не считать визитов к врачам, Сеньлинь никогда не выходила из дому.

Не дождавшись ответа, он отвернулся от окна и пристально посмотрел на нее.

Ты не можешь вечно сидеть взаперти, —следовало бы сказать ему, но он промолчал. Подобным образом мог отчитывать Сеньлинь только Хуайшань Хан, но не Чжилинь.

Она была ужасно хрупкой и болезненной на вид. В мягком электрическом свете Чжилиню казалось, что ее кожа такая же хрупкая, как яичная скорлупа. Взгляд ее сверкающих глаз, обращенных на него, не выражал никакого чувства, и в который раз Чжилинь удивился тому, как надежно ей удается скрывать тайны своей души от его настойчивого любопытства.

— Перед отъездом Хуайшань Хан неоднократно предупреждал меня о том, что ты будешь все время молчать, — сказал он. — Он опасался, что с тобой что-то не так.

Сеньлинь вытянула перед собой руки ладонями вверх. Малиновые ногти блестели в лучах лампы.

— Вот здесь целый мир, — тихо промолвила она, приподнимая правую ладонь. — А вот здесь, — она сделала тот же жест левой, — другой.

— Врачи...

— Врачи любят загадки, — перебила она его. — Когда они не могут найти их, то выдумывают сами.

Чжилинь отошел от окна и присел рядом с ней. — Ты хочешь сказать, что с тобой все в порядке?

Сеньлинь безмолвно уставилась на него.

— Ты выйдешь завтра из дому, если я пойду вместе с тобой?