Шань

Ослепительная вспышка белого и желтого света, страшный шум и запах дыма — все смешалось в один ужасный клубок, с ревом катавшийся по рушащейся с надрывным треском комнате.

И почти тотчас же занялся огонь, побежавший по стенам и полу, точно река смерти.

Зима 1949 — весна 1950 Пекин

Мысль, что победа в конечном итоге достается тому, кому подчиняется армия, Мао почерпнул, как это ни парадоксально, у генералиссимуса Чана. Война, полагал Чан, способна разрешить любой конфликт.

Отсюда Мао вывел следующее заключение: Политическая власть произрастает из ствола орудия.

Разумеется, подобный принцип, положенный в основу политики, не мог не встревожить всерьез правящие круги Соединенных Штатов. Однако больше всего американцев пугало то, что стратегия Мао для них, так же как и для народных масс, оставалась тайной за семью печатями. Они рассматривали сложившуюся ситуацию как опасную и непредсказуемую в свете дальнейшего развития. И уж во всяком случае они не питали никаких иллюзий на тот счет, что им удастся использовать Мао для достижения своих политических целей в Китае так, как они использовали Чана.

Только сам Мао, восседавший на громоздкой пирамиде власти, воздвигнутой им и его окружением, знал, что дело обстоит именно так благодаря трудам, по сути, всего двух человек — Сунь Цзу, указавшего ему путь, как сохранять свою стратегию в тайне от всего мира, и Чжилиня, говорившего: В политике угроза применения насилия сама по себе равносильна гибели.

В действительности Мао и в значительной степени Чжилинь были готовы прислушаться к советам американцев относительно создания коалиционного правительства в послевоенном Китае. Мао больше, чем кто бы то ни было другой, верил в то, что вмешательство из-за океана может сыграть важную, даже ключевую роль для обустройства будущего его страны. Чжилинь полагал, что в этой вере повинно болезненное самолюбие Мао, больно задетое Сталиным и Молотовым, поспешившими окрестить его “маргариновым коммунистом”.

Чжилинь первым понял причины беспокойства Москвы по поводу курса, взятого китайскими коммунистами. Особенно личное недовольство Сталина, главнокомандующего с железными кулаками, способного за версту отличить подлинно сильного лидера от слабого. Чжилинь твердо верил в то, что Москва боится Мао. Не только как человека, олицетворяющего иной, отличный от советского путь к коммунизму, но и его самого как личность.

Сталин, по мнению Чжилиня, хорошенько присмотрелся к Мао и разглядел в нем то, чего не смогли увидеть другие, а именно — многие из качеств, благодаря которым он сам достиг столь небывалой степени могущества.

Советские руководители называли Мао и его последователей “маргариновыми коммунистами”, ибо те, готовя и проводя революцию, опирались почти исключительно на крестьянские массы, а не на пролетариат, как того требовало учение Карла Маркса.

Мао принял насмешку близко к сердцу. И как ни старался Чжилинь, говоря, что оскорбление это нелепо и смехотворно, он не мог переубедить вождя.

— Китай — уникальная страна, — утверждал Чжилинь. — Это земля крестьян, внутреннюю сущность которых Маркс не мог даже представить себе, не говоря уже о том, чтобы указать, как укротить ее. И тем не менее нам это удалось, Мао тон ши. Разве одного этого не достаточно, чтобы понять всю лживость домыслов Сталина?

Мао же в ответ только качал головой.

— Нет, ты ошибаешься, Ши тон ши. Как ни горько признавать мне это, но Сталин и Молотов правы. Наша революция — подлинно коммунистическая революция — должна была осуществляться пролетариатом.

— Москва просто старается затравить нас. Вот и все, — возражал Чжилинь.

— Не спорь! Да, мы аграрная страна, с этим ничего не поделаешь. Однако для того, чтобы выжить в грядущих десятилетиях, мы не можем позволить, чтобы она и дальше оставалась такой. Чтобы наша разваленная экономика ожила и встала на путь, ведущий к процветанию, нам необходимо провести индустриализацию. И в процессе индустриализации мы будем создавать свой собственный пролетариат. Неужели ты думаешь, Ши тон ши, что нам не придется провести свою экономику через капиталистическую фазу, чтобы достичь необходимого уровня ее эффективности? Раз так, то у нас должна быть полная уверенность, что мы сумеем добиться появления этого нового класса. Именно пролетарии, а не вырождающееся крестьянство, должны будут стать нашей главной опорой в пятидесятых.

В этом деле помощь Америки может стать поистине бесценной. Только у американцев есть средства, необходимые нам, чтобы встать на ноги. Смогут ли русские, только-только приходящие в себя после столь тяжелой и разрушительной войны, оказать нам достаточную финансовую поддержку? Маловероятно!

Да, почтенный Ши тон ши, единственно, на кого мы можем возлагать надежды, так это на Америку.