Шань

По непосредственному указанию премьер-министра Накасонэ специальные подразделения по борьбе с якудзойполучили солидные подкрепления. Были произведены кое-какие аресты — последний рано утром в день прибытия Джейка, — однако в полицейские сети попадалась только мелкая рыбешка. Акулы мафии, оябуны, продолжали разгуливать на свободе, а “Асахи Симбун” напечатала разгромную редакторскую статью, целиком посвященную некомпетентности служб охраны порядка. Зато имя Микио Комото не упоминалось ни в одной из газет, хотя его клан регулярно фигурировал в сводках с театра военных действий. Было ли это хорошим или дурным знаком? Джейк не умел гадать на кофейной гуще.

Оставшись в одиночестве, он вспомнил о Блисс. Чтобы услышать ее голос, достаточно было протянуть руку к телефону, но Джейк продолжал сидеть неподвижно. Он не хотел разговаривать с ней. Нельзя было допустить, чтобы сейчас хоть малейший намек на нежное чувство закрался к нему в душу. Это неминуемо привело бы к недостатку собранности и бдительности, что в конечном итоге могло повлечь за собой самые печальные последствия.

Джейк смотрел в пространство перед собой, а в его ушах звучал голос отца. Как много значило для него присутствие отца! Когда тот был рядом, Джейк постоянно ощущал особый, ни с чем не сравнимый аромат достойной старости: теплый, густой, умиротворяющий. Он ассоциировался в голове Джейка с пляжем Шек О, где они часами сидели на солнце, а волны прилива ласково плескались около их босых ног. Они беседовали о самых разных вещах, а иногда и вовсе ни о чем. Просто были вместе. Наслаждение близостью, которую обострили десятилетия разлуки и сделали ее неповторимой и более тесной.

И вот все ушло. Ушло навсегда.

У нас есть враги во многих странах. Они будут питаться уничтожить йуань-хуань.

Противники в каком-либо из кланов якудзы?Какой они могли испытывать интерес к йуань-хуаню?

Опершись локтями о колени, он уронил голову на руки. Он чувствовал себя таким усталым и разбитым, словно провел пятнадцать раундов против чемпиона мира среди тяжеловесов. В его мозгу кружил вихрь вопросов и предположений.

Наконец с легким стоном он поднялся и прошлепал в одних носках через всю комнату в ванную. Он долго стоял под обжигающим душем, стараясь смыть с тела и с души усталость, боль и страх. Он знал, что на каждом шагу его поджидает смертельная опасность. Йуань-хуаньпопал под мощную, хорошо спланированную атаку, и ему предстояло немедленно выяснить, кем и откуда она направляется. В противном случае хрупкое единство людей, на создание которого его отец потратил более пятидесяти лет жизни, распадется.

Джейка снова охватил страх. Боязнь неудачи. Во мраке и холоде стоял он на склоне горы. Собственный отец выбрал его на роль Цзяна, первого среди избранных. Возможно, он ошибся, и любовь к единственному оставшемуся в живых сыну ослепила его, заглушила голос рассудка и инстинкта. Возможно, ему просто хотелось, чтобы Джейк стал Цзяном. Неужели выбор Ши Чжилиня пал не на того?

Выйдя из-под душа, Джейк вытерся насухо и облачился в синий льняной костюм, серую рубашку и сине-голубой галстук в горошек. Причесываясь, он посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на него взглянули карие с медным отблеском глаза. Вьющиеся волосы, доставшиеся ему в наследство от дедушки по материнской линии, казалось, не желали укладываться ровно, как бы старательно он их ни причесывал. Оставив эту затею, он бросил расческу и покинул номер.

В эти послеобеденные часы улицы Токио были многолюдны, но не запружены дикими толпами, как по утрам и вечерам. Джейк перекусил на самолете. Он ел, не чувствуя вкуса еды, — только для того, чтобы наполнить желудок.

Машины, как обычно, ползли черепашьим шагом; их поток тянулся вдоль улиц насколько хватало взгляда. Да, собственно говоря, Джейк был не прочь и прогуляться: день выдался солнечный и на удивление ясный. Погода стояла все еще довольно прохладная, но на ветках вишен уже появились первые бутоны, и воздух был куда более свежим и чистым, чем ему следовало быть по всем законам природы.

Джейк дошагал до Сотобори-дори, где свернул налево на широкую улицу, идущую в сторону Акасаки. У театра Микадо он спустился в метро и проехал три остановки до Майдзи-Дзиньгумас. Поднявшись на поверхность, он попал в Харагоку. Сразу после окончания второй мировой войны здесь размещалась большая часть американских оккупационных сил, дислоцировавшихся в районе Токио.

С тех пор утекло много воды, и Харагоку превратился в район, “оккупированный” состоятельной молодежью. Здесь внимание прохожего привлекали прежде всего ультрамодные (а соответственно, и супердорогие) магазинчики, а также рестораны с европейской кухней. Если кому-то хотелось отведать гамбургер вместо традиционных японских блюд, следовало направляться именно сюда.