Шаман

Вместо крика – шепот. Я всё так же барахталась в воздухе, а кровать двигалась на меня. Подушка ударила по лицу, одеяло обняло прохладой. Дрожь ослабла, и я почувствовала, наконец, что тело теперь мокрое от пота. В тяжелой льняной сорочке – особая пытка. Ткань не хотела впитывать воду, я лежала в луже.

– Это слабость, – тихо сказал шаман. – Она пройдёт.

Во рту вмиг стало сухо, двигаться расхотелось. Я шумно дышала, пока не успокоилась. Страшно было, чёрт.

– Со мной никогда… так.

– Лежи, – повторил Изга, накрывая одеялом. – Серьёзных травм нет, но ты долго была без сознания. Нужно поесть. Я сделаю горячий чай и сварю кашу.

– Меня тошнит.

– Само собой. Но от завтрака станет легче.

Широкая тень шамана качнулась в сторону, и надо мной снова стало светло. А ещё холодно почему-то. Туман в комнате казался разлитой по столу манкой. Я ненавидела её в детстве. Люто. Сейчас придет отец и начнёт орать на няню, что она не накормила ребёнка.

– Не надо, – прошептала я. – Не хочу.

Изга взял меня за руку. Не как друг, чтобы предложить помощь, а как врач. Обхватил пальцами запястье и считал пульс. Очень мягкое и нежное получилось прикосновение. Или у меня от слабости крыша поехала? «Хирург, – стучалась догадка в сознание. – Такие руки бывают только у хирургов». Или музыкантов. Художников.

– Ирина, – заговорил он, – тебе нужно отдохнуть. Я буду здесь недалеко. В избе нет кухни, я пойду в дом. Каша варится очень быстро, соскучиться по мне не успеешь. Не вставай больше, пожалуйста. Силы обязательно вернутся, нужно немного подождать.

– Почему так светло? – спросила я. – Всё белое за окном.

– Это снег.

Хорошо, что снег. Правильно. В Москве слякоть и грязища, а ведь давно октябрь. Снег делал мир чистым. Я сказала «хорошо» и уснула.

Где-то там, в пустоте, опять не давал покоя банковский кредит. Мне упорно казалось, что Заваров специально резину тянет. Я даже видела его, наматывающим чёрную пряжу на руки. Как смолу. Сейчас она застынет, и Заваров не сможет освободиться. Пешка. Точно пешка. Кто-то другой всем заправлял. Я даже узнала кто, но, проснувшись, забыла.

В комнате стало жарче. Пахло, как в сауне. Нет, как в бане, которую топили дровами. Специфический аромат, ни с чем не спутаешь. Под толстым одеялом я совсем промокла. По груди катались капли воды и волосы прилипли к шее.

– Чай остыл, – сказал Изга. Я, сощурившись, пыталась его разглядеть.

Шаман пододвинул к кровати табурет и переставил ближе ко мне пузатую кружку. Рядом в пиале лежала какая-то каша. Я не умела различать их по внешнему виду. Овсянка, кажется. Холодная и противная, как клейстер.

– Не хочу есть, – упрямо повторила я. – Тошнит.

Не вовремя он собрался поиграть в заботливого папочку. Я не доверяла ему и раздражалась, что не хочет слышать чётко сформулированные желания. Между капризами ребёнка и позицией взрослого есть принципиальная разница. Ребёнка заставляют, потому что он не знает, как для него лучше. Я же в состоянии отвечать за свое здоровье и рацион питания. Овсянка? Серьёзно?

– Последний раз ты ела три дня назад, – нахмурился шаман, – слабость, в том числе, от голода. Учти, я могу накормить тебя внутривенно или через зонд…

– Ты врач? – перебила я. – Хирург?

Я плохо представляла медиков вне стен клиник, а хирургов за пределами операционной. Они ничем не отличались от остальных людей. Разве что выдавал цепкий взгляд, способность поставить диагноз, не сходя с места, и специфический юмор. Он ведь пошутил на счет зонда? Так кормили анорексичек и психически больных в состоянии кататонического ступора. Я даже представлять не хотела, что Изга привяжет меня и начнёт пихать в нос тонкую трубку, чтобы она дошла до желудка. Господи, какая гадость!

– У меня есть медицинское образование, – уклончиво ответил Изга, – и кое-какие навыки. Их хватит, чтобы не дать тебе умереть по глупости. Выбирай: или ты ешь сама, или я принимаю меры.

К концу фразы его тон стал жестким. Пугал. Точно пугал. Когда врачи всерьёз собираются что-то делать, они наоборот стараются успокоить пациента. Хорошие врачи, конечно, что из себя представлял хирург с бубном, я не знала.

– Ты не посмеешь, – упрямо заявила я, но получилось, почему-то жалобно и плаксиво.

Я ненавидела мужчин, когда они начинали давить силой или авторитетом. Во мне просыпалась маленькая испуганная девочка, которую папа каждый день наказывал. И в ушах звенел его голос: «Ирина, ты сделаешь так, как я скажу».

– Нет! – повторила я и почувствовала, что дрожь возвращается. Ноги дергало и живот подвело. Тошнота стала нестерпимой. Я старалась дышать мелкими глотками, но отрыжка всё равно полезла наружу. Два коротких неприятных звука и я зажала рот рукой.

– Зараза, – прошептал шаман и сунул руку под кровать.

Пока я корчилась, он выдвинул кожаный саквояж. Ещё большую древность, наверное, чем изба. С таким ходил доктор Айболит на иллюстрациях художников начала двадцатого века. Древность была покрыта пылью, пахла старостью, но из неё Изга достал одноразовый шприц в упаковке, пару перчаток и ампулу.