– Я тоже, – тут же сказал он, – хотя один Бог знает, что бы я сделал. – Он видел приятное лицо: черные очки подняты на лоб, в глубине глаз притаилась тревога, и он знал, что беспокоится она не только за Мак-Айвера и все, что он построил, не только за их собственную долю акций и пенсию, которые, как и его собственные, были накрепко связаны с S-G, но и за Гаваллана и всех остальных вместе с ним. – Что бы я сделал? – медленно проговорил он. – Ну, в Иране у нас запчастей почти на такую же сумму, что и самих пташек. Нам бы нужно было начать потихоньку вывозить их, хотя как это сделать, не возбуждая подозрений у местных ребят, я себе не представляю. Все нам бы вывезти не удалось, но общую сумму мы смогли бы уменьшить. Потом нам нужно было бы всем выбираться одновременно – всем людям и всем вертолетам – из Тегерана, Ковисса, Загроса, Бендер-Делама и отсюда. Нам… – он задумался на мгновение, – нам нужно было бы двигать сюда, в Эль-Шаргаз… Но, Дженни, нам всем бы пришлось пролететь разные расстояния, и некоторым пришлось бы дозаправляться один, а то и два раза, и даже если бы мы добрались до Эль-Шаргаза, нас бы все равно арестовали без надлежащих разрешений. – Он изучающе посмотрел на нее. – Энди считает, что партнеры именно это и собираются сделать?
– Нет-нет, не считает, пока не считает, как и Дункан, они точно не знают. Но такая возможность есть, и в Иране обстановка ухудшается с каждым днем. Поэтому я и здесь, спросить Энди. Это… такое нельзя передавать письмом или по телексу.
– Ты Энди звонила?
– Да, и сказала так много, как осмелилась – Дункан предупредил меня, чтобы я была осторожна, – и Энди сказал мне, что постарается выяснить кое-что в Лондоне, и, когда он прилетит через пару дней, он решит, что нам следует спланировать. – Она опустила очки на нос. – Мы должны быть готовы, разве нет, Скрэг?
– А я-то все гадал, почему ты оставила старину Дункана. Это он тебя послал?
– Конечно. Энди будет здесь через два дня.
Мозг Скраггера напряженно гудел. Если мы свалим на сторону, кому-то обязательно придется худо. Что бы я сделал с радарами Киша, Лавана и Ленге, которые за считанные минуты могут поднять в воздух два десятка перехватчиков, прежде чем мы доберемся до дружественного воздушного пространства, если мы поднимемся в воздух без разрешения?
– Дункан полагает, что они собираются нас крепко вздрючить?
– Нет, – ответил она. – Он так не считает… А я считаю.
– В таком случае, Дженни, строго между нами, нам лучше разработать план.
Он вспомнил, как осветилось ее лицо, и опять подумал, какой же счастливчик этот Дункан Мак-Айвер, даже хотя второго такого вспыльчивого и упрямого мужика было еще поискать.
Его глаза смотрели в море, когда он услышал, как разгоняется винт 206-го, и увидел, что вертолет почти поднялся в воздух. Эд стал отличным пилотом, подумал он.
– Эй, Скрэг?
– Да, Вилли?
– Пойди поплавай, а я покараулю. – Вилли взобрался на понтон.
– Вот спасибо, приятель. – Наряду с обилием промысловой рыбы в воде было полно хищников, акул, скатов и прочих – иногда попадались ядовитые медузы, – но здесь, на мелководье, они встречались нечасто, и, если не зевать и поглядывать повнимательнее, их тени можно было заметить достаточно далеко, чтобы спокойно добраться до понтона. Скраггер постучал по дереву, как делал всегда перед купанием, и нырнул в шесть футов теплой воды.
Вилли Нойхтрайтер тоже был голым. Это был невысокий плотный человек сорока восьми лет, с каштановыми волосам и более чем пятью тысячами часов, которые он налетал в вертолетах; он десять лет прослужил в Германской армии и восемь – в S-G, работая в Нигерии, на Северном море, в Уганде и здесь. Его фуражка с козырьком лежала на понтоне, он надел ее и черные очки, прищурился на 206-й, уходивший в сторону залива, потом посмотрел на Скраггера. Через несколько секунд солнце высушило его кожу. Солнце он любил, как и купание, и вообще ему нравилось в Ленге.
Так не похоже на мои родные места, подумал он. Родными местами был город Киль в Северной Германии на балтийском побережье, где климат был по большей части холодным. В прошлом году его жена и трое детей уехали домой, детям нужно было учиться, а он решил поработать два месяца здесь и провести месяц отпуска в Киле и договорился о переводе его на Северное море, чтобы быть поближе к своим. В следующем месяце, после отпуска, он уже не вернется в Ленге.