Почему же так поздно Шаляпин дал столь развитую и интересную характеристику Усатова? Не является ли разговор об Усатове в связи с Мусоргским домыслом или заблуждением памяти?
Полагаю, что нет. Ведь нужно иметь в виду, что в «Маске и душе» Шаляпин наиболее развернуто высказался о своих творческих позициях, о судьбе художника.
Да и иные источники, не имеющие касательства к воспоминаниям Шаляпина, тоже подтверждают, что в далеком Тифлисе, в начале девяностых годов тонкий и проницательный художник Дмитрий Андреевич Усатов заронил в душу молодого певца тяготение к творчеству создателя «Бориса Годунова», произведения, которое вскоре прославит на всю Россию, на весь мир имя Шаляпина.
Тогда возникает вопрос: могло ли у Усатова быть столь глубокое знание и понимание Мусоргского?
И тут мы вспоминаем, что Усатов учился в Петербургской консерватории у Камилло Эверарди и окончил ее в 1873 году. В том самом году, когда на подмостках Мариинского театра были впервые исполнены три картины из «Бориса Годунова». Студент консерватории Усатов мог быть в числе зрителей-слушателей где-нибудь на галерке Мариинского театра.
В следующем году, в бенефис страстной приверженки творчества Мусоргского, известной артистки Ю. Ф. Платоновой, Усатов тоже мог присутствовать на спектакле «Борис Годунов», получившем тогда противоречивую и по большей части отрицательную оценку у столичной критики. Он мог бывать и, несомненно, бывал на концертах Бесплатной Музыкальной школы, созданной в Петербурге Балакиревским кружком, и там слушал вокальные сочинения Мусоргского. Словом, в юности, в свою бытность в столице, он получил возможность близко познакомиться с творчеством Мусоргского, а может быть, и лично с самим композитором.
Когда, уже в восьмидесятые годы, он служил в Московском Большом театре, где произведения Мусоргского до поры до времени не шли, он мог слышать частые напоминания об авторе «Бориса Годунова». Трудно представить себе, что Усатов, популярный артист Большого театра, не общался с Семеном Николаевичем Кругликовым, критиком, пропагандистом творчества петербургской школы. Несомненно, интерес Усатова к Мусоргскому не потух в ту пору. Когда же в декабре 1888 года Большой театр осуществил постановку «Бориса Годунова», интерес этот должен был еще больше окрепнуть, несмотря на то, что московская критика встретила сочинение Мусоргского крайне недружелюбно, а Г. Ларош в «Московских ведомостях» поместил статью, в которой с необычайной резкостью обрушился на Мусоргского, обвиняя его, в частности, в музыкальном невежестве. Постановка «Бориса Годунова» тогда вызвала новые нападки на автора оперы, и следовало проверить свое отношение к творчеству композитора. Усатов не мог остаться равнодушным к шумной полемике, тем более, что на четвертом представлении «Бориса Годунова» сам выступил в этой опере в партии Самозванца…
И если спустя несколько лет он с горячностью ратовал за Мусоргского и раскрывал гениальность композитора в беседах с учениками, значит, его приверженность осталась прежней.
Спустя четыре десятилетня Шаляпин в «Маске и душе» говорил:
«К сожалению, не все ученики, слушавшие Усатова, понимали и чувствовали то, о чем Усатов говорит. Ни сами авторы, которых нам представляли в характерных образцах, ни их замечательный толкователь не могли двинуть воображение тифлисских учеников. Я думаю, что класс оставался равнодушным к показательным лекциям Усатова. Вероятно, и я, по молодости лет и недостатку образования, немного усваивал тогда из того, что с таким горячим убеждением говорил учитель. Но его учение западало мне глубоко в душу».
Он ошибался. Мне довелось встретиться с М. Г. Измировой, которая вместе с Шаляпиным училась у Усатова. Свой рассказ о той поре она начала с воспоминаний о том, как Усатов пропагандировал творчество Мусоргского и какое глубокое впечатление производили на учеников его беседы на эту тему. О появлении в Париже «Маски и души» Измирова не подозревала.
По всей вероятности, Шаляпин вспомнил об Усатове и его любви к Мусоргскому столь поздно потому, что в значительной части мемуарной книги тридцатых годов он стремился говорить о собственных художественных позициях, отсылая к своей биографии «Страницы из моей жизни», вышедшей за 15 лет до того.