Впрочем, сегодня, более века спустя, очевидно: Мамонтовская опера сыграла свою исторически значимую роль, она разрушила штампы старого театра, утвердила в сознании критики и публики новые эстетические критерии, выявила широчайшие возможности оперы как жанра синтетического и, по сути дела, открыла новую эпоху в истории музыкального театра. Савва Иванович Мамонтов, носитель смелых художественных идей, вырастил и воспитал поколение художников, музыкантов, театральных реформаторов. Встреча Шаляпина с Мамонтовской оперой была судьбоносной для обеих сторон. 1896–1899-й — три «звездных» года! В Большом театре Шаляпин продолжил свой стремительный взлет на художественный олимп. «Вряд ли появлялся до наших дней на театральных подмостках артист, про которого с правом можно было бы сказать: „Вот плоть от плоти русской оперы, вот кровь от крови ее“, — писал авторитетный критик Ю. Д. Энгель. — Но если такого артиста не было до сих пор, то теперь он, наконец, появился. Это — Шаляпин. Мы, по крайней мере, именно так смотрим на этого необыкновенного, единственного в своем роде певца, одного из тех гигантов, которым дано созидать в искусстве новое, неведомое и вести за собой сотни и тысячи последователей».
Часть третья
СЛАВА
…На концертах и спектаклях мне часто после этого приходилось слышать настойчивые просьбы спеть «Дубинушку». И иногда по настроению я ее пел в столице и в провинции, каждый раз, однако, ставя условия, чтобы публика мне подпевала.
Пришлось мне петь однажды «Дубинушку» не потому, что меня об этом просили, а потому, что царь в особом манифесте обещал свободу…
Глава 1
ХУДОЖНИК И ПУБЛИКА
Жизнь поколения российских людей, к которому принадлежал Шаляпин, пришлась на годы политических бурь и социальных катастроф. События общественные и впрямую, и опосредованно отражались и на жизни художественной. Шаляпин переживал духовный, творческий расцвет в атмосфере горячих идеологических и философских дискуссий, борьбы за новую театральную эстетику, споров о кризисе актерского реализма, о становлении режиссерского театра.
В общественном сознании атмосфера рубежа столетий рождала ощущение начала нового отсчета времени, исторического пролога новой эпохи. «Новый год я встретил превосходно, — сообщал Горький К. П. Пятницкому в январе 1901 года, — в большой компании живых духом, здоровых телом, бодро настроенных людей. Они — верная порука за то, что новый век — воистину будет веком духовного обновления… одолеет красота, справедливость, победят лучшие стремления человека».
Еще в конце 1890-х годов резонанс вызвали работы Г. Плеханова, в частности «Судьбы русской критики». История русского искусства рассматривалась здесь в связи с освободительным движением. Плеханов опровергал народнические представления о «самобытности крестьянской России» и утверждал концепцию неотвратимости революции пролетарской. Оценивая роль марксистских идей и значимость их распространения в России, Плеханов приходил к выводу: в авангард революционного процесса вышел рабочий.
Эту точку зрения горячо принял Горький. Независимый, дерзкий Нил из «Мещан» (смягченный во мхатовском спектакле интерпретацией Станиславского), мрачный задира конторщик Влас в «Дачниках» автобиографичны и одновременно «программны» — именно в них Горький видит нового «героя времени». Звучно-приказное, командное имя «Влас» нравится Горькому — фамилию «Власов» он даст герою программного романа «Мать» — Власов, Влас, власть…
Но Влас, как и Павел Власов, — в значительной мере плоды творческой фантазии, «сочинены», «сконструированы». Шаляпин же вошел в мир Горького непосредственно «из жизни» в своем материальном, реальном воплощении и воспалил писательское воображение.
Появление горьковского героя на сцене МХТ принципиально меняло представление зрителей о современном театре. Сцена оказывалась не только ареной соперничества различных позиций, этических взглядов, эстетических школ и направлений, она становилась митинговой трибуной, пространством напряженной идейной борьбы. В спектаклях по пьесам Горького «Мещане», «На дне», «Дети солнца», «Дачники», поставленных в МХТ и Театре В. Ф. Комиссаржевской, обнажались острота и непримиримость различных гражданских установок, утверждались новые отношения художника и публики, художника и театра, наконец — личности и общества, человека и государства.