Шахта

– Молод ты еще, не понимаешь всей тонкости момента. Это хорошо, что у тебя еще зимой все готово было. Можно, значит, надеяться, что теперь ты нам не подгадишь! – трубка гулко захохотала. – Смотри у меня, Слепко! По имеющимся сведениям, комиссию возглавит сам товарищ Буденный, чуешь?

– Чую, товарищ первый секретарь!

– Это хорошо, что чуешь. Он небось захочет дома поглядеть на этом твоем проспекте, с пролетариатом побалакать, так что не подкачай. Чтобы пьяных или другого чего духу не было! Ну, бывай!

– Погодите, а когда они приедут?

– Думаю, недельки через две, не беспокойся, тебя известят!

Из трубки пошли гудки.

– Такое дело, товарищи, – проговорил Евгений, осторожно кладя ее на рычаги, – к нам едет ревизор.

– Какой еще ревизор? – выпучил глаза главный механик, парень довольно-таки серый.

Карасев улыбнулся. Он, кстати, очень изменился за последние несколько месяцев. На службу теперь ходил в толстовке с наборным кавказским пояском и в плоской кепке, отчего здорово напоминал бюрократа Бывалова из кинокомедии. Впрочем, и работал Карасев теперь куда энергичнее, а на днях отозвал начальника в сторонку и, заикаясь, попросил рекомендацию в партию. Евгений крепко подумал, посоветовался с женой и дал. Хотя подозревал, что ничего, кроме скандала, из этого не выйдет.

Срочно вызваны были Кротов, Лысаковский и Иванова. Через час шахта, поселок и окрестности выглядели, как разворошенный муравейник. Слепко сутками не отходил от телефона. Едва только он вешал трубку, немедленно раздавался звонок, и кто-нибудь выговаривал ему за то, что непрерывно занято. Множество комиссий стаями, как бездомные собаки, бродило по шахте и поселку. Прибыл отдельный полк НКВД и встал лагерем у реки. По улицам, дворам, пустырям и отвалам заходили вооруженные патрули. Дошло до того, что сам Слепко был на выходе из клети остановлен бдительным часовым и за неимением документов препровожден куда следует. Разумеется, его почти сразу же отпустили.

Зато солдаты ликвидировали наконец проклятый барак и расселенные землянки. Нигде не зарегистрированные жильцы, которые там, естественно, уже завелись, разбрелись кто куда. Некоторых, впрочем, забрали. Даша затянула весь поселок кумачом, а на месте барака разбила клумбу. Все районное начальство почитало священным долгом еженощно вести со Слепко задушевные беседы.

– Конец света какой-то, – прошептала мужу Наташа, – завтра пойдет дождь из лягушек, а там и всадники…

Они лежали в темноте под одеялом, до того тесно обвив друг друга, что сами себе казались единым телом с двумя головами.

Открытое партийное собрание строящейся шахты номер девять поддержало инициативу Кротова присвоить ей имя Буденного.

– Вас теперь наградят, – уставясь по обыкновению в пол, сказал парторг Евгению, – вы пойдете на повышение. И правильно! Характеристику я на вас дал самую положительную, не сомневайтесь, еще месяц назад. Слепко дернулся, но Кротов мягко остановил его. – Только вот что, Евгений Семеныч, что ты там обо мне думаешь, это твое дело, а мой тебе совет: будь поосторожнее!

Настал великий день. Все в поселке были наэлектризованы до крайности, даже собаки. Фасад конторы украшал огромный портрет Сталина, обрамленный гирляндами из свежих дубовых веток. На краю шахтного двора соорудили высокую, задрапированную красным трибуну, вокруг нее развевались флаги и чернели тарелки громкоговорителей. В хитросплетениях проводов колдовали приезжие монтеры. Все это хозяйство еще с ночи оцеплено было двойным кольцом солдат. Начищенные штыки на их винтовках ослепительно сверкали на солнце. Народ начал подгребать загодя, даже очень. Праздник не праздник, а гудок поднял всех, как обычно.

За последние трое суток Евгений не спал и минуты. Накануне выяснилось, что товарищ Буденный не приедет. Трубка, с истерическими нотками, проверещала другую фамилию. Тоже, вроде, секретарь ЦК, из тех, кто всегда в тени. Разумеется, в этот драматический момент в райкоме никого на месте не оказалось, но Кротов мудро посоветовал ничего в оформлении не менять – все равно подходящего по размеру портрета приезжающего руководителя не было. Исправить только тексты приветствий, чтобы кто-нибудь не назвал ненароком знатного гостя Семеном Михайловичем.