Шах и Мат. Сыграем в Любовь?

Ошиблась. Очень больно и горько ошиблась.

И не пережила до сих пор. Не отпустила. Мучилась, страдала без него. Задыхалась по ночам от собственного крика и стона, от тоски по нему загибалась. Мира не замечала вокруг себя, все по инерции делала и жила.

У нее не находилось слов, чтобы самой себе сказать: хватит! Прекрати!

Не было аргументов, которые смогли бы задавить эту поганую боль за грудиной, которая сдавливала с каждым новым днем сильней, душила ее.

Она бы хотела забыть все, и не знать каково это – любить Шаха. Быть его женщиной. Чувствовать себя его женщиной.

Вика не будет снова плакать по нему. Не сейчас.

Ей нужен перерыв. Маленький перерыв, чтобы прийти в себя и понять, чего она хочет для себя и от себя.

Ее бабушка умерла и оставила в Викиной душе дыру, которую уже никто ничем не сможет заполнить, будет только тоска и воспоминание о светлом и сильном человеке. Вика это понимала, и давно готовила себя к мысли, что однажды ее бабушки не станет. И вот момент наступил, а она сбежала от родственников с любовником, отключила телефон и пока не намерена его включать, чтобы не слышать голоса теток и сестер, которые уже начали делить наследство.

Семья у нее странная, что тут еще можно сказать. Со стороны отца уж точно все готовы друг другу глотки рвать за лишний «кусок пирога» семейного бизнеса.

Она в этом участвовать не собиралась. И бабушка ее желание уважала, поэтому в завещании обещала Викиного имени не упоминать.

Хорошо здесь, у нее душа оттаивала в этом месте, в этой квартире. Она хранила так много светлых и полных любви воспоминаний, была вся пропитана теплом и уютом.

– Виктория Леонидовна, я поехал тогда?

Лешка заглянул в ее спальню, улыбнулся открыто.

– И куда ты Алексей собираешься?

– Так в Москву, – мужчина пожал плечами и смотрел на нее честными глазами, а она дурочка должна была поверить.

– Леша, я твоего босса, как себя знаю, и ты предлагаешь мне поверить, что он оставит меня в чужой стране одну, без охраны?

– Ну, Виктория Леонидовна, что Вы мне всю конспирацию к чертям ломаете?

– Оставайся тут, Паула тебе комнату уже готовит. Конспиратор тоже мне, я Шаха знаю получше, чем ты.

– Тут Вы правы, я не спорю.

– Ну, так иди и звони, отменяй, что ты там уже снять успел.

– Понял, сделаю, босс!

– Я не твой босс.

– Нет, Вы лучше: Вы женщина моего босса! Поверьте, это намного лучше… или хуже, смотря с какой стороны смотреть.

У нее сердце в пятки ушло, и дыхание из груди вышибло.

Конечно, все люди Шаха знали ее в лицо, все его партнеры и недруги знали ее в лицо. Знали, кто она и кем для Шаха является. Он не брал ее на свои «встречи», но на большинстве официальных мероприятий она сопровождала его всегда. И точно помнила, как ее воспринимали по началу: с насмешкой и презрительными улыбочками, скрытыми за добродушными взглядами. Ее считали капризом Шаха, игрушкой. И только потом поняли, как сильно ошиблись. Осознали, что он любого зубами порвет, если кто-то просто произнесет ее имя не с теми интонациями.

Леша говорил уважительно и относился к ней так, как относился к самому Шаху. И был с ней искренним в своем желании поднять настроение или как-то попробовать наладить отношение между своим боссом и его женщиной.

– И с какой стороны ты смотришь?

Леша долго молчал, а потом расплылся в дурацкой мальчишеской улыбке, не характерной для взрослого мужчины его лет.

– А я смотрю со всех и сразу: работа у меня такая, – а потом он расхохотался и ушел искать Паулу, и Вика еще долго слышала его смех в дальних комнатах.

Это хорошо, что Пабло и Паула говорили по-русски, а то испугались бы такого ржача от мало знакомого человека при оружии.

После сытного ужина и разговоров ни о чем все разбрелись по комнатам спать. А вот ей, как всегда не спалось.

Вика целый день и последние недели не работала, не пахала как проклятая до рези в глазах, не пропадала на своих тренировках, доводя мышцы до болезненных судорог. Поэтому плохо спала. В Москве, после такого дня вырубалась от усталости, только до кровати успев доползти, а тут не могла уснуть.

Ворочалась с боку на бок, мостилась.

То подушка не так, то одеяло мешает спать, и жарко. Скинула. Теперь стало без него холодно. Она вообще из тех людей, которые в + 20 за окном спокойно спят под теплым одеялом, и в носках еще, бывает, теплых.

Мерзлячка.

Сава ее грел своим телом. Доводил до такой жаркой температуры своими поцелуями и ласками, что Вика боялась сгореть.

А теперь мерзла второй год подряд и не могла согреться даже под двумя одеялами и в вязаных носках.

У нее душа без него мерзла.

Замерзала, покрывалась инеем, как при сильном морозе. Становилась стеклом, покрытым морозными узорами: холодным, но красивым. Такой становилась ее душа или то, что от нее осталось. И если сильно ударить по этому стеклу, оно разобьется на осколки, а если их собрать потом заново, тщательно склеить… оно будет изуродовано шрамами-трещинами.

Иногда думала, что уже у нее давно все отболело и больней быть не может, а потом ее скручивало узлом, выворачивало наизнанку, кишками наружу, и понимала, что может быть и больней.