– Не погибать же нам было из-за этой упрямой скотины. – И добавил: – Теперь мы свободны?
– На все четыре стороны, – сказал Кэлли махнув рукой. – Но, если вы…
Он не закончил.
Через минуту «роллс-ройс» катился обратно в город. Сидевший молча Кэлли сказал:
– Отвратительная штука.
Хэллтон молча кивнул головой.
Через десять минут автомобиль был перед зданием оперы.
Хорлэй, садясь в автомобиль, спросил коротко:
– Все благополучно?
– Все, сэр, – ответил механик, приподнимая каскетку. Молчаливый шофер тронул рычаг, «роллс-ройс» рявкнул и покатился к отелю «Регина».
Глава 17. Два разговора
Убийство Грэффи, лучшего филера фирмы «Хорлэй и Ко», взволновало мистера Хорлэя. Он поехал на своем «роллс-ройсе» за город, убедился в том, что голова Грэффи размозжена основательно и больше не сможет служить фирме «Хорлэй», выслушал соболезнования генуэзского начальника полиции и мэра города и вернулся в отель.
По дороге он упорно смотрел в спину молчаливого шофера и неожиданно, наклонившись вперед, спросил:
– Как вас зовут?
Шофер на мгновение обернулся, его стальные, синие глаза посмотрели в упор. Он коротко ответил:
– Нортон.
Но мистер Хорлэй не удовлетворился этим кратким ответом. Он снова спросил:
– Вы давно служите в нашей фирме?
Мистер Хорлэй не знал в лицо всех своих шоферов. В поездку он взял с собой людей, особо рекомендованных администрацией и сыскным управлением.
Шофер ничего не ответил. Затем, не оборачиваясь, сказал:
– Прошу прощения, сэр, очень трудно разговаривать во время езды. Все объяснения даст помощник.
Помощник шофера обернулся к мистеру Хорлэю. Этот коренастый широкоплечий человек с серьезным карими глазами, в которых иногда сверкали искорки юмора, объяснил Акуле Хорлэю, что он служит вместе с товарищем третий год в фирме «Хорлэй», возил раньше старшего Хорлэя, а потом работал по пробегу новых машин на заводе.
– Так… – сказал неопределенно мистер Хорлэй.
Затем неожиданно спросил:
– Кто мог покончить с Грэффи?
Помощник шофера пожал плечами:
– Трудно сказать, сэр. У сыщиков много врагов, в том числе это и ваши собственные враги: ведь они служат вам, я хочу сказать: сыщики.
Затем добавил:
– Это дело следователя.
Мистер Хорлэй невнятно пробурчал что-то, и помощник шофера отвернулся. «Роллс-Ройс» дал гудок, сворачивая с кипарисовой аллеи на шумную улицу, и подкатил к отелю.
Мистер Хорлэй поднялся вверх и послал срочно радио:
Кроме этой радиограммы он послал еще вторую:
Эта странная радиограмма была принята Нью-Йоркской радиостанцией, отправлена по адресу и получена в тот же день вечером.
Человек с квадратным лицом мясника и глазами гиены, получив радиограмму, тщательно запер дверь квартиры на одной из улиц Монгатана. Он сидел над радиограммой около двух часов, расшифровывая ее. Затем, кончив работу, спрятал радио в несгораемый ящик, положил расшифрованный текст в карман и вышел на улицу. Здесь он прошел около двух кварталов пешком, а затем проехал по воздушной железной дороге над гудящими улицами, на высоте 25 саженей, на север Нью-Йорка.
Мистер же Хорлэй, отправив телеграммы, прошел в свой номер, развернул газету и читал ее около двадцати минут. Его интересовали главным образом объявления на восьмой странице ходкой уличной Нью-Йоркской газеты. Пробегая столбцы с кричащими рекламами, с воззваниями, уверяющими, что лучшее белье можно получить только там, он наткнулся на маленькое объявление в десять строк:
Мистер Хорлэй внимательно прочел дважды это небольшое объявление, вырезал его из газетного листа и бережно положил в бумажник. При этом его движения были так осторожны, как будто клочок бумаги был не рядовым объявлением, а важнейшим доказательством чего-то, известного одному только Акуле Хорлэю.
Затем он вызвал по телефону господина Менса, который, обделав государственные дела двух прибалтийских стран и получив свои куртажные, отдыхал в обществе двух высоких, полных блондинок. Господин Менс был очень похож на пресловутого осла перед двумя вязанками сена: ибо обе дамы, весьма легкомысленно настроенные, одинаково нравились господину Менсу.
Его трудное положение было разрешено звонком по телефону. Бросив трубку, господин Менс сказал тоном истинного сожаления:
– Государственные дела призывают меня и не оставляют времени для личной жизни, мадам.
При этом его редкая, с проседью бородка и пенсне дрожали от искреннего сожаления.