Шакалы пустыни

С чего вдруг нахлынула этакая жажда детективной деятельности, объяснить было сложно. Но чувство тревоги подталкивало в спину и пониже. Шпионка удивилась собственному поведению и еще больше занервничала. Тут Катрин осмыслила, что ноги уж слишком путает подол абайи — и по какой-такой мазохистской блажи натянула платье поверх боевых шальвар? Неужели предчувствовала, что придется следить и необходимо «слиться с уличными массами»? Правда, слиться мешал жилет, по-дурацки сочетающийся с платьем. Странно, ведь абсолютно трезвая собиралась-одевалась. Катрин скинула и свернула нарядный предмет туалета, сунула под мышку. Теперь местные аборигены и солдаты вообще перестали коситься — наплывали первые сумерки, они тут быстрые, короткие и умиротворяющие.

Вейль прогуливающимся шагом двигался по улице (практически единственной и центральной в Куах-эль-Сорхиер), вот задержался у лавки, что-то жестами спросил у торговца. Вообще улочка оказалась людной: «понаехавших» в деревне нынче хватало, на фрэнчей-неверных глазели собравшиеся обитатели окрестностей, уже без особого страха разглядывали, но и без особой радости. Но торговля шла недурно, где-то слышалась музыка. Мелодия, ведомая тамбурином и лаконичной двухструнной скрипкой, казалась несколько однообразной, но слушателям выбирать особо было не из чего, да большей части солдат и дома в Европе в Опера Гарнье[1] бывать не довелось. Впрочем, деревенское музицирование скрашивалось клацаньем кастаньет и поющим женским голосом, народ дружно тянулся к центру культурной жизни. Вейль исключением не стал.

В небольшую толпу Катрин лезть не стала, пристроилась за углом, оставляя в поле зрения ближайшие лавки и нечто вроде кофейни, у которой пристроились музыканты. Веселый дряхлый старикан орудовал скрипкой, его помощник (юнец, лет под семьдесят) выстукивал на барабане, под этот аккомпанемент мягкие женские голоса выводили что-то сладкое и романтичное, вкусом напоминающее сахарную вату, завернутую в лоскутики бракованного шелка. Певичек видно не было — по здешнему обычаю правоверной девице-артистке приличествует петь отгороженной от взглядов чужих мужчин тщательно зарешеченным окном или, на худой случай, надежным занавесом. Репутацию певиц-альмэ это не то чтобы надежно спасает, но принципиально отделяет от бесстыжих и порочных гауази — те вообще перед мужчинами танцуют. Ужас-ужас! Все эти фольклорные подробности не особо интересовали архе-зэка, но тема живо обсуждалась на «Неаполе», ибо боевые речники в Каире ничего интересного толком рассмотреть не успели и все еще немножко верили в арабские сказки. Между прочим, Денон, несмотря на свой академический статус и несомненный интеллект, тоже как-то признался, что охотно бы зарисовал «настоящую баядерку». Угу, в этой лавке как раз парочка сладкоголосых пери сидит, жиреет.

Катрин хмыкнула, поскольку заметила упомянутого художника-портретиста-египтолога и «прочая-прочая». Прогуливаются они здесь с гражданином капитаном-артиллеристом. О, и экспедиционный лекарь по улочке бредет! Что волшебство музыки с людьми творит?!

У шпионки мелькнула мысль, что она и сама как та муха сюда прижужжала, но тут наблюдательницу отвлекла пропажа шефа. Черт, только что тут стоял, одобрительно кивал невидимым кастаньетам…

Вейля она заметила чисто случайно — шеф притаился под дверьми лавки, стоящей дальше по улице, вроде бы собирался войти, почему-то затоптался, столкнулся с выходящим арабом (на редкость стройным, не по-феллахски осанистым парнем). Мужчины вежливо раскланялись, извиняясь за обоюдную неуклюжесть. Вейль даже поднял уроненный молодым туземцем сверток, вручил хозяину. Тот вновь принялся кланяться, хотя делать этого толком не умел. Даже в гаснущем вечернем свете было видно, что ликом незнакомец не на шутку пригож, особенно носом и манерой держать голову, да и вообще высокомерен и благороден. Но сверток красавчик стиснул алчно, словно утерянное и внезапно найденное фамильное сокровище.

Тут Катрин сообразила, что только что наблюдала банальную «встречу нелегалов». Сразу не сообразила, поскольку смотрела на шефа, а Вейль, как всегда, выглядел предельно убедительно. Другое дело скромный красавчик-араб, на котором и простенькая крестьянская галабея сидела словно парчовый халат. Не привык парень к нелегальной работе. Впрочем, здесь профессиональной контрразведки и камер слежения нет, дотошных доказательств для строгого и справедливого суда собирать не принято, агент в полной юридической безопасности. Если красавчика и прирежут за измену арабскому феодальному отечеству, то по-простому, опираясь исключительно на интуицию. Впрочем, судя по гордыне и несгибаемой спине парня, «крыша» у него добротная. Может и сам прынц какой — их тут как собак нерезаных (тьфу, не к ночи эти собаки будут помянуты, опять в сапог нассать примерялась тварь, сосиску ей, понимаешь ли, недодали).