Шакалы пустыни

— К чему мне объяснять, вам-то все одно безразлично, — архе-зэка заглянула в чайник. — Но пока остывает, попробую. Мой личный опыт подсказывает, что в достижении успеха важны детали. Вот эта откровенно малоприятная собака там, внизу, сделала все, чтобы я очнулась и пришла в себя. Ибо мое присутствие резко повышало ее собственные шансы на выживание. Животное меня не особо любит, но ценит. Именно осознание полезности присутствующего рядом индивида рождает чувство именуемое «симпатией». Так могу ли я в случае опасности хладнокровно бросить это мерзопакостное, но в сущности безвинное существо? Вдруг мы и в следующий раз взаимно поможем друг другу, вовремя писаясь и вскрывая банки вонючих сосисок? Тут и до дружбы недалеко.

Вейль ухмыльнулся:

— А ведь это меня вы циничным считаете. Должен заметить…

Зашевелилась профессор:

— Пить! Дайте пить. И лучше горячего. Я же чувствую, чаем пахнет.

Глаз мадмуазель де Монтозан не открывала, но ей явно полегчало.

В молчании пили чай, «Латино» пришел в себя чуть позже руководительницы, но предпочел воду. Нажравшаяся Дикси завалилась в тень и дремала, задрав лапы и демонстрируя плешивое розовое брюхо.

— Галлюцинация! — решительно оповестила профессор, прикончив третью кружку.

— Пришел к тому же выводу, — поспешил подтвердить верный Алекс-«Латино». — Видимо, химические процессы в герметично законсервированном помещении, испарения смол и прочее, создали парадоксальный эффект…

— И плесень! — обрадовалась мадмуазель де Монтозан. — Кажется, те старые байки о проклятье Картера[4] не были лишены определенных оснований. Эффект, естественно, совершенно иной, но не менее опасный. Несчастный доктор! На него атмосфера воздействовала абсолютно ужасно, даже поверить не могу…

Катрин зарычала:

— Ни слова о сраном эскулапе! И вообще, прекращайте бредить. Если некоторые вещи не удается реалистично объяснить, это не значит что версию нужно притягивать как…пупок к носу.

Профессор скорчила гримасу:

— Что за странные физиологические параллели? Ладно, ты права, о «Кресте» лучше промолчим. Но почему же столь безосновательно отметать версию о плесени? Наука не терпит суеты и предвзятости…

— Да какая плесень?! Там сухо как в лабораторной стопроцентно мумифицированной жопе, мы в респираторах, а ваша плесень действует практически мгновенно?! Прекратите нести ерунду. Не бывает групповых галлюцинаций подобного типа. Возьмите паузу, потом себе что-нибудь поправдоподобнее наврете, — Катрин вытряхнула из чайника остатки заварки. — Собираемся и отбываем? Дело к вечеру, наткнемся на местные конные вооруженные «галлюцинации», выйдет неприятность.

— Да, пора, — шеф встал.

Дикси изобразила пузом, что надо бы еще полежать, дать сосискам усвоиться, научный помощник устало закряхтел и принялся собирать посуду (все же не совсем потеряна для общества эта молодежь).

— Нет, постойте. Мы же не можем уйти с пустыми руками, — пробормотала, глядя на бесцветно затухающий костерок, профессор.

Кажется, изумились все, включая безмозглую собачонку.

— Это как? Желаете дообследовать замечательное захоронение? — не веря своим ушам, уточнила Катрин.

— Нет. В смысле, да, но я… — профессор застонала в приступе безнадежного отчаяния. — Я не в состоянии спуститься. Голова кружится и эти вот галлюцинации. В конце концов, я уже немолодая женщина. О, вот дерьмо, что такое я несу… Я немолодой ученый, и повторное спелеологическое упражнение мне не по силам. Но нельзя же вот так уходить вообще без результатов и доказательств?!

— Доводилось слышать, что в науке главное: идея, полет мысли, четкое понимание процессов, — напомнил Вейль. — Бросьте, Камилла, напишите статью, изложите смелые версии, позже они, несомненно, подтвердятся, и слава вас найдет.

— Вейль, вы толстолобый баран и неуч! Какие подтверждения?! В наше время от захоронения ничего не осталось: пустые стены! От этой удивительной росписи на штукатурке и следов нет, одни криворукие автографы туристов конца XIX и начала XX веков там на голом камне. И полный запрет на исследования от этого тошнотворного Министерства по делам древностей. Послушайте, я категорически требую… — профессор посмотрела на лица окружающих и поправилась: — Ладно, я умоляю. Послушайте, мы можем сделать исключительное открытие! Эпохальное! Мы его практически сделали! Эта роспись, она же бесценна! Осталось спуститься и подтвердить.

— Спускайся, — сочувственно кивнула Катрин. — Можешь выволочь те горшки, ларец, да и сам саркофаг. Если он в шурф пролезет и вообще решит явить себя солнечному свету.

— Саркофаг — не надо, — поежилась профессор. — Но несколько мелких предметов… Ведь мы так никого не оскорбим, ведь правда? Это не для себя, это для науки! И главное — росписи! Ничего подобного мне не доводилось видеть. Будь я проклята, почему вы не захватили мой фотоаппарат?!