Шайтаны

— Двоюродный брат. Урузмин отец же есть, он был ученый человек. Коран знал. Он себе в доме даже дырку сделал в стене, высовывал оттуда голову наружу и так читал Коран, чтобы светлее было. А уши глиной залеплял, чтобы шум не мешал. Ну вот, это, и когда умер его дядя, ему предложили ясин читать и другие молитвы на могиле. Несколько ночей он должен был на кладбище ночевать. А двоюродный брат его тоже немножко знал Коран и тоже хотел читать, но его алимы не пускали, потому что он был нечистый. Ему только 15 лет было — из-за этого. И, это, один раз даже подрались они двое на могиле. Но тут голос из могилы раздался и остановил их. Урузминому отцу от души завидовали, потому что он был ученый. Начали эти враги натравливать на ученого этого пацана, двоюродного брата. И мальчик его убил, в конце концов. Воткнул нож и побежал через все село прятаться у врагов.

— И судили его?

— Судили, только семья Урузмы мстить не стала. Маслиат[11] сделали. Он в село вернулся через три года, надел белую простынь и пошел к Урузминой матери и братьям. Лег на землю, положил ей в руки нож и говорит, типа, я твой къурбан[12], убей меня. Но она его простила.

Девушки дошли до магазинчика, у которого стояла высохшая золотозубая женщина с завернутой в лепешку халвой — даром для соболезнующих.

— Яхарай?[13] — обратилась к ней Чамастак и они, отойдя в сторонку, заговорили на аварском.

— Вай Алла-а-а, как мне надоело здесь, — протянула Бика, доставая мобильник и вертя его в руках.

— Фотки покажи, — подскочила к ней Саида. — Аминка здесь какая красотка! Мамина!

— СубханАллах[14], красивая, — согласилась Бика.

— Уя, это Баришка что ли, из Педа? — спросила Эльмира, тоже взглядывая на экранчик изящного телефона.

— Да, это мы фоткались, когда мелирование модно было.

— А ты что с ней общаешься? — возмутилась Эльмира, задирая смуглые руки. — Ее знаешь, как на телефон засняли? Я сама всю запись не видела, но у всех пацанов этот ролик есть. Русик мне даже кусочек показывал, где она в парке голая сидит, лицо прячет.

— Да ты что! — поразилась Бика. — Это из-за этого она в Кизилюрт переезжает?

— Ее там тоже не оставят, — усмехнулась Наида.

В это время подошла Чамастак и, оглядываясь на удаляющуюся золотозубую женщину, заговорила:

— Родственница наша, в то село, наверху, замуж вышла. Тяжело, говорит. Света-воды нет. Шесть детей у нее, а еще четыре умерли без врачей. Она назад, домой пошла. До вечера будет идти.

— А почему не подвезет никто? — спросила Бика.

— Дороги нету туда, — отмахнулась Чамастак и зашла в магазин. За ней — Эльмира.

Когда они скрылись, на площадке перед магазином, вывернув из-за угла, остановилась серебристая тонированная Лада Приора с очень низкой посадкой. Из Лады проворно выскочили двое неизвестных молодых мужчин, которых Наида не успела толком разглядеть. Схватили брыкающуюся Саиду за плечи и потащили к автомобилю. Бика закричала и вцепилась Саиде в руку. Из магазина выбежали девушки, следом за ними — продавщица. Похитители отпихнули Бику, втолкнули Саиду в машину и в следующее мгновение уже скрылись из глаз, завернув за угол сельского клуба. Все произошло так неожиданно и стремительно, что никто не успел ничего толком предпринять.

Растрепанная Бика напала на Наиду:

— Ты что мне не помогала?

Продавщица крикнула что-то в сторону магазина, откуда высунулась маленькая девочка в старых колготках, и заторопилась к дому Хасана.

— Вабабай! — запричитала Чамастак и побежала вслед за ней.

3

— Только поскорей! — крикнул кто-то. — Скоро опять зикр начнется!

Туман почти рассеялся. Верхушки гор очистились еще не до конца и выглядывали из белого неба темно-зелеными пятнами. Во дворе вдоль окон стояли длинные деревянные скамейки, где сидели соболезнующие мужчины. Мимо них прошли девушки, скромно потупив глаза, и скрылись за воротами.

После чтения дуа и тихих разговоров, пошли на веранду обедать. Ели, мысленно отправляя пищу душе покойного.

— Как доехал сюда, Мухý? — спросил Шапи у крепкого мужчины с торчащей из-под кепки седой шевелюрой.

— В Гимры заезжал на могилу к деду. Он же в Гимрах умер, когда в хадж ехал, теперь там зиярат.

— Что люди говорят?

— На годекан ходил я. Очень недовольны люди… Уй! КТО[15] было когда, к кому хочешь забегали, избивали, брали, что хотели. Там, где портреты имамов висят, нужду делали свою! Издевались над всем джамаатом, слушай! Хапур-чапур[16] один! — Муху хлопнул ладонями по коленям. — Абрикос вырубали, груши вырубали! В коз стреляли даже. Выходить из дома не пускали, у одного старика вся отара пропала, разбежалась в горах. Лес жгли! Еле-еле, говорят, потушили… Ребят забирали.

— Не просто так же забирали, — сказал пухлощекий мужчина лет сорока в темно-синей рубашке, тесной в воротнике.

— Ле, Алексей! — воздел руки Муху. — К тебе домой если гость придет, ты что, на улицу пошлешь его? Когда боевик к тебе домой стучится, ты все равно ему хинкал с урбечем дашь! За то, что хинкалом бандита накормил, разве можно арестовать?

Шапи цыкнул:

— Сказки не рассказывай, Муху, просто так ничего не бывает.