Шаги по земле

Неудержимая, патологическая склонность папы к дурной шутке, зубоскальству, подлому амикошонству, когда объектом вышучивания и острот выбирается тот, кто любит и не даст сдачи, кто болезненнее всех на это среагирует, — вот было несчастье, добивавшее маму в продолжение ее семейной жизни. Не знаю, может, папе казалось, что так он доказывал свое благорасположение, что жена, самый близкий человек, должна это сносить, как счастье, как подарок небес? Примеров много. Вот один из них. С годами у моих родителей стали портиться зубы, пришлось прибегнуть к протезированию — обоим. Но мама любовалась папой в немного изменившемся обличии, поддерживала его. А он поступал наоборот — дразнил ее, показывал, как она жует пищу, перекривлял, едва мама что-то брала в рот. Правды в папиных шутках не было, у мамы были хорошо сделанные, удобные и не портившие ее облик протезы. Тем не менее она не выдержала издевательств и избавилась от них. С годами же осталась совсем без зубов, неимоверно мучилась при приеме пищи, не все могла прожевать ее и питалась некачественно, но папу это не трогало. Зато он ее оставил в покое и больше не вышучивал.

7. Я и мама

Мама возобновила трудовую деятельность, когда я пошла в школу, и это был торжественный момент для нас обеих. Практически мы не расставались, ведь к учительству — с бесконечным количеством проверяемых тетрадей, ненормированным рабочим днем и постоянной заботой о чужих детях — она не вернулась, а устроилась трудиться продавцом в школьном буфете. В течение учебного года все было хорошо, а на летних каникулах буфет стал ненужным, и маму перевели в киоск, расположенный на элеваторе, — продавать продукты для перекуса и охлажденные напитки водителям, свозившим с полей зерно. Это было, во-первых, далеко от дома, но главная пагубность новой работы открылась не сразу. Таилась же она в том, что напитки охлаждались не в холодильниках, которых тогда еще не было, а в бочках со льдом. И за каждой бутылкой ситро или лимонада маме приходилось опускать руку в ледяную воду. Уже к осени она почувствовала себя плохо — у нее вспухли суставы рук, покраснели, начали болеть. Непоправимая болезнь не отпустила маму до старости, не к лучшему изменив форму ее маленьких красивых пястей.

Почему-то на той работе мама задержалась и после жатвы. Уже начался новый сентябрь, я пошла во второй класс, а она продолжала оставаться на элеваторе. После уроков у меня был выбор, куда идти: домой, и сидеть там одной, хоть бы даже и при полезных занятиях; к бабушке и не заниматься любимыми делами, вместо этого тратя время на пустые уличные гуляния; или к маме на привокзальный хутор.

Тут и говорить нечего! Выбор всегда был за последним вариантом, реже — за первым.

Дорога к маме была неблизкой, четыре километра, и вела через пустырь между двумя частями поселка — центральным, где жили мы, и пристанционным, где располагался вокзал и дальше в сторону Синельниково был элеватор. С двух сторон прямой дороги росли акациевые аллейки, а за ними — поля с посадками кукурузы, которые в сентябре уже пустели, топорщась высохшими корневищами. По проезжей части я идти опасалась — там ездили машины, поэтому шла полями, часто останавливаясь и рассматривая то обрубки кукурузных стеблей, то вьюнки между ними, то промелькнувшую ящерицу, а то и брошенного котенка, которого приходилось подбирать, относить в ближние дворы и оставлять там.

Передо мной простиралась ширь с предосенней желтизной, задумчивой и утомленной. А выше — ласковое небо невообразимой синевы. Мне, конечно, хотелось домой, где меньше нетронутости, простора, зато уютнее. Случалось, желание попасть в уют и заняться своими делами перевешивало, тогда я сворачивала в сторону и изменяла маршрут. Ничего удивительного, меня раздирали соблазны — совсем недавно я положила возле себя новую книгу — Григорий Адамов «Тайна двух океанов». Этапы привыкания и входа в нее, вникания в ее магию, принюхивания к аромату содержания, уже были позади; теперь все чаще я открывала книгу и выдергивала с крайних страниц отдельные фразы, изучала фамилии героев, на случайно открытых разворотах прочитывала короткие диалоги, пробуя стиль автора «на зуб». Мне уже был симпатичен и старшина Скворешня, и командир подводной лодки «Пионер» Воронцов. Пора было приниматься за основательное чтение.

Но и к маме тоже хотелось, ведь я ей еще не рассказала окончание предыдущей книги.

На дорогу к маме уходило часа два. Зачастую, ротозейничая по дороге на всякие чудеса, я приходила с таким опозданием, что мама меня уже и не ждала, полагая, что я отправилась домой. Встреча всегда была радостной, бурной, с объятиями, как будто я покорила нехоженый маршрут и за это мама угощала меня козинаками из кунжута — ах, объедение. Хотя и плоские пряники в виде разных зверушек, покрытые розовыми полосами застывшей сахарной кашицы, мне тоже нравились.