Шаги по земле

В городе Света поступила в металлургический институт, но ее тяжелое настроение от этого не исчезло. Со временем она впала в депрессию — начала ссориться с родителями, обвинять их в излишней опеке, говорить, что это ей надоело. Отчаявшийся отец купил туристическую путевку на Кавказ и отправил дочку отдыхать. Впервые она осталась без родителей. И с той поездки не вернулась. Нелепый случай: с группой туристов переходила горный ручей, воды в котором было по щиколотку, оступилась, упала — и страх, с детства вбитый в ее сознание, привел к разрыву сердечной мышцы.

5. Отцова мама

При упоминании о папиной матери сразу же вижу церковь, нарисованные на стенах картины, запах ладана, батюшку с дымящимся кадилом, его бормотание и знаю, что его нарядную рясу пошила она, моя бабушка Саша. Слушая сейчас его, она шевелит губами и изредка крестится. Так проходит некоторое время. Но вот где-то возникает заунывный звук, похожий на человеческий плач.

— Что это? — дергаю я бабушку за руку.

— Певчие, — говорит она, и тут же повторяет: — Пение.

И я удивляюсь, что в церкви надо петь, ведь старушки, читающие по вечерам Святое Писание, не поют. Просто иногда читают вслух. Я с тревогой прислушивалась к протяжным голосам. Вдруг старушки и старички, тихой толпой стоящие рядом, тоже вытягивают шеи и вторят голосам певчих. Я отшатываюсь. Как странно… Зачем петь, зачем так тягуче и ненатурально что-то произносить? Этого никто не знает. Наконец, бабушка говорит: «Это передает состояние человеческой души».

— Какое состояние?

— Горестное, — поясняет бабушка.

На стенной росписи повторялись библейские сюжеты, уже хорошо мне известные: Каин и Авель — от папы, Адам и Ева — от мамы, остальные — от бабушки. Но как они мне преподносились? Я слышала в рассказах об Иисусе Христе тоску и искреннюю бабушкину печаль и знала, что наш Господь был замучен иудеями в виде жертвы, умер за простых людей, за всех людей на земле, ибо не делил тех, кому Бог вдохнул искру святого духа, на своих и чужих. А о Моисее и всей ветхозаветной еврейщине бабушка говорила сквозь зубы: распутники, сластолюбцы и врали. Какой он святой, какой пророк? Он коварный агрессор и захватчик, как и его ставленник Иисус Навин, ставший одним из самых жестоких военачальников в истории. Все их речи надо понимать ровно наоборот: никто евреев в рабстве не держал — сами угнетали египтян, пока те не выдержали и выгнали их из страны. Никакие они не ассирийцы, а египетские крамольники. По пустыне сорок лет бродили не зря — все были прокаженные, ждали, чтобы зараза вышла из крови. А заодно готовили почву для захвата Ханаана, придумывая басни о своем происхождении, чтобы оправдать притязания на его территорию.

Я понимала бабушкин гнев против евреев — в соответствии с нашей домашней версией, построенной по остывающей памяти папиного детства, по его воспоминаниям о бабушке Саре, о деталях его багдадского житья, получалось, что Павел Емельянович Диляков, папин отец, хоть родился в Персии и считался коренным жителем Багдада, но был евреем и иудеем. Бабушка Саша и мне рассказывала, что он выкрещивался в нашей церкви перед венчанием с нею. Размолвки с ним и его родней наложили в ее глазах тень на весь народ. От частного к общему — так всегда и вершится история, почему, чтобы не страдали наши потомки, в частных отношениях надо быть аккуратным и доброжелательным.

А еще бабушка Саша — это вечерние посиделки у ее приятельниц, маленьких, с благородной внешностью, рассказы о богатой жизни в Персии, потом не такой богатой — в Кишиневе. Бабушка без конца жалуется на своего первого мужа Павла, а слушательницы понимающе кивают головами: «Да, он был именно такой — горячий».

И конечно, шитье! Манящий запах новой ткани связывается в памяти с Рождеством, когда мы с сестрой, утопая в снегу, в темень и ветер носили вечерю родственникам, а в качестве подарков — отрезы материи на летние платья.

6. Чужаки

Лето 1952 года. По селу циркулирует слух, что к нам на постоянное жительство перевозят жителей западных лесов. Люди пробуют на вкус новые фразы, шепчутся, не знают, как называть этих переселенцев, спорят. Голытьба, пришлые, лешие, бандэровцы, хуторяне, западэнцы — вот имена, чаще всего мелькавшие тогда в разговорах. Какое бы из них ни употреблялось, все понимали, о ком речь. Наконец, закрепилось «бандэровцы» для приватных бесед и «западэнцы» — для официальных. Но это пустяки. Больше всего тревожит то, что поселять чужаков собираются в наши жилища. «Будут отбирать дома для бандэровцев, а нас потеснят в сараи» — говорят одни, пережившие оккупацию и еще не забывшие — а забыть и невозможно! — злодеяния немцев, которые так именно и делали. «Да ничего не отберут, — возражали другие, — чужаков в сараях разместят. Они и такого жилья не видели — обитали-то в землянках!» «Изымут у нас лишнюю жилплощадь! Вот увидите» — утверждали третьи.