Шаги по земле

Первые мои дни на работе были окрашены безрадостными ощущениями — как и в начале учебы, я оказалась одна в совершенно чужой обстановке, среди незнакомых людей, которым от меня к тому же что-то надо было. Родители и муж остались далеко за толстыми стенами здания, в котором мне надлежало проводить все дни, не имея права выйти наружу даже на обеденный перерыв, и по большому счету даже не знали, где я и что со мной происходит.

Помню невероятно большой зал с высокими потолками и колоннами в два ряда. В центре между колоннами — свободный проход, а вдоль боков зала — стоящие в четыре ряда кульманы. За одним из них, недалеко от входа в третьем правом ряду, если смотреть от двери, меня и определили работать. Дальше к окну за кульманом работала Людмила Мацюк, девушка из нашей группы — красивая, высокая, грациозная, чуть старше меня возрастом, опасно засидевшаяся в девках. Она имела средне-специальное образование и занимала должность старшего техника, но в ней уже чувствовался опытный конструктор. Сзади Люды находилось рабочее место Аллы Петровны Синегоровой, женщины из Синельниково, принятой на работу одновременно со мной. По должности она тоже числилась инженером, как и я, но была старше меня и, естественно, имела опыт работы. Зато Алла Петровна скучала по свободе, томилась в этих просторных стенах наравне со мной, и только она одна могла понять меня.

Я сразу же подружилась с обеими, да и руководитель группы мне попался неплохой — молодой еще мужчина, приветливый, охотно помогающий, объясняющий премудрости конструкторской работы. И все же мне казалось невозможным провести всю жизнь с этими людьми, чужими во всем, по духу и интересам. Работая сдельно, от листа, они тупо гнали количество, не отрываясь от чертежей, не отвлекаясь на лишнее слово. Я тоже любила и ценила сосредоточенность, но желала бы погружаться в нее в привычной для меня обстановке, в устоявшемся состоянии ума и духа. А сейчас мне надо было обжиться, осмотреться, усмирить в себе жажду открытого простора и неба. Ведь что же получилось? Сначала меня заковали в городе, а теперь и вовсе — в четырех стенах, без права выхода на улицу. И я опять отчаянно скучала по ней — моей степной свободе и шири. Не запах затачиваемого грифеля мне грезился, не шорох ватмана. Меня преследовали ароматы реки с шелестом камышей, зрелого поля с шепотом колосьев, садов с вздохами уставшей листвы. Казалось, я попала на галеру, где меня приковали к веслу… Неужели на всю жизнь? И не быть мне больше свободной? А как же мой прежний мир, мир моей души, куда его деть? Пожалуй, впервые мне не хотелось побеждать новизну, видно, тут ее было слишком много, слишком она давила на меня и слишком я была одинока наедине с нею.

А дома? Приехал из Киева Юрин брат Анатолий, материн любимец. Он и раньше часто бывал в гостях, но этот приезд был какой-то зловещий, знаковый, как будто призванный утвердить факт Юриного отсутствия и то, что тут этому даже рады. Будучи недавним выпускником, зная, что я только что начала работать, понимая важность этого момента для любого человека, Анатолий, тем не менее, ни о чем меня не спросил, не уделил внимания, никак не поддержал, отчего ощущение одиночества во мне только усилилось.

Как-то в воскресенье после нашего совместного обеда он с родителями уединился в их комнате. Скоро после этого я услышала плеск льющейся воды. Вышла на кухню — там, в раковине, стояла стопка грязной посуды, а сверху лилась вода из брошенного открытым крана. Вода наполнила раковину, перелилась через край, залила пол и хлестала дальше. Мы явно заливали соседей.

Мне лучше было бы уйти в свою комнату и молчать. Но совесть не позволила так поступить и я ринулась спасать положение. Я метнулась к собравшимся в закрытой комнате, полагая, что свекровь заговорилась с мужем и сыном и забыла о том, что готовилась мыть посуду. И что же? Едва я распахнула плотно прикрытую дверь, как увидела три испуганных лица, рывком повернувшихся ко мне. Они выглядели как заговорщики или так, будто их застукали на горячем, на чем-то предосудительном. Единодушно, не сговариваясь, они отвели за спину руки, пряча… мороженое, которым лакомились на десерт. Украдкой от меня. Не угостив меня, сэкономив на мне смешные деньги. Неприятная ситуация. Как сказал один мой знакомый, прочитавший «Шлюпку» Шарлотты Роган, «это были люди из тех, кто способен выбросить из шлюпки любого для своего спасения». А тут даже не о спасении шла речь — о маленьком удовольствии после обеда, стоящем всего 13 копеек.

С Аллой Петровной Синегоровой меня многое сближало, не только то, что она была с Синельниково и что мы пришли в коллектив одновременно, а разговоры о том, как нам тут плохо, как хочется в свою среду, домой, на свободу. Хотя у нее были дом и семья, а я все это еще должна была построить. Конечно, мне нельзя было поддаваться таким настроениям.