Шагая по пустыне...

Не может быть такого, чтобы птица, откусив брюшко, бросила жука. Да и невкусен навозник, его покровы жестки, а если уж его есть, то, конечно, прежде всего грудь, а не брюшко, заполненное кишками с навозом. Нет, тут что-то другое.

А другое, как ни рассуждай, остается одно. На ослабевшего умирающего жука нападают муравьи и быстро свежуют добычу. Сперва растаскивают брюшко, потом открывают путь к мышцам груди, прикрытым очень прочной броней. Пока тело терзают многочисленные хищники, несчастный жук все еще продолжает шевелиться, ноги, привыкшие к движению, продолжают работать.

Я отнимаю добычу у муравьев и прячу ее в пробирку. На следующий день ноги еще шевелятся. Еще на следующий они слегка вздрагивают. Только на третий день жук недвижим, мертв. Медленно, очень медленно оставляет жизнь тело этого неутомимого труженика.

Каракурт и песчаная пустыня

Многие почему-то считают, что ядовитый паук каракурт родится в песчаной пустыне. Наверное, потому, что с горячими непроходимыми и безводными песками связывается все живое, враждебное человеку. Очень давно в газете «Правда» даже было напечатано такое стихотворение про каракурта, автора которого я, к сожалению, забыл.

Я привез из Кара-Кумов
Очень злого паучка.
Он зовется каракуртом,
Весь из черного песка.
Если кто меня не любит
Паучок того погубит.

В действительности же, каракурт не водится в песках, не живет в них, и, сколько я ни искал его, никогда там не находил. А на изучение паука этого было потрачено мною несколько лет и о нем написана толстая книга.

«Почему каракурт не может жить в песчаной пустыне?» — спрашивал я себя. И не мог найти ответа.

Самка ядовитого паука каракурта неотлучно стережет свои коконы. В каждом из них по нескольку сотен маленьких паучат.

А недавно нашлась отгадка. И настолько простая, что мне до сих пор непонятно, как я не смог сразу до нее додуматься.

Каракурт делает тенета из крепких паутиновых нитей, которые беспорядочно плетет над самой землей, прикрепляя их к почве и окружающим растениям. Многие нити идут сверху вниз к земле и как бы натягивают продольные нити. Кроме того, эти вертикальные нити липкие. К ним цепляется добыча. На тенетах паук еще подвешивает своеобразные резонаторы — кусочки глины, мелкие камешки. Насекомые — добыча паука, задевая за паутину, раскачивают эти резонаторы, и до хозяина ловушки доходит ощутимое сотрясение.

В песчаной пустыне каракурт не смог бы плести свою сеть. К чему бы он прикреплял нити? К песку их не прикрепишь. Ведь он рыхлый и песчинки так легко отделяются друг от друга. Вот почему каракурт, попавший в песчаную пустыню, обречен на голод. Без ловушки из паутиновых нитей он совершенно беспомощен.

Кустик астрагала

Расцвели тамариски, и узкая полоска тугаев вдоль реки Курты стала совсем розовой. Лишь кое-где в эту яркую цветистую ленту вплетается сочная, зеленая, нет, даже не зеленая, а изумрудная листва лоха. За полоской тугаев видны оранжевые пески. Я перебираюсь к ним через речку, собираясь побродить по песчаным барханам.

Весна в разгаре, и птицы славят ее, наполняя песнями воздух. Звенят жаворонки, неумолчно распевают удоды, послышалось первое кукование. Но весна сухая, травы стоят хилые, почти без цветов. Песчаные бугры тоже без цветов. Впрочем, набухли бутончики песчаной акации, скоро украсятся цветами и джузгуны. Им сухость нипочем. Длинные корни растений проникают глубоко за живительной влагой.

А жизнь кипит, будто не чувствует невзгоду, постигшую землю. Всюду носятся ящерицы, степенно вышагивают палочники. Теперь они изменили поведение, стали осторожнее, боятся человека, самые умелые ползают в сумерки да ночью.

На песке масса следов зайцев, песчанок, тушканчиков, ежей, лис. Снуют светло-желтые муравьи-песчаники, ползают жуки-чернотелки, скачут кобылки. Из-под ног выпархивает жаворонок, ковыляет в сторону, хохлится, припадает набок, притворяется: под кустиком в глубоком гнездышке — пять крапчатых яичек. Солнце накаляет песок, жжет ноги через подошвы ботинок, синее небо мутнеет в дымке испарений. Барханы, похожие один на другой, бесконечны и однообразны. Но вот глубокое понижение между ними, и на самой его середине весь в цвету фиолетовый кустик астрагала, нарядный, яркий. Растение источает нежный аромат, и не простой, а какой-то особенный, приятный, необыкновенный. Быть может, мне так кажется в этой жаркой раскаленной пустыне.

Участь кустика печальна. Его обсели со всех сторон прожорливые жуки-нарывники, гложут венчики цветков, торопятся, будто соревнуются в уничтожении прекрасного. Для них кустик — находка: весна ведь так бедна цветами.

Еще жужжат разные пчелы, мухи. Крутятся желтые бабочки-толстоголовки, грациозные голубянки. Им всем не хватает места, они мешают друг другу.