Шаг из тьмы

Это было беззвучно, но очень приятно. Министр смотрел на её грудь, на талию, на подол, Вера чувствовала себя весёлой и пьяной, парящей над полом от предчувствия праздника.

«Если этот амулет выворачивает эмоции наизнанку, значит министру сейчас очень плохо.

Ну и что?»

— Это всё? — хрипловато спросил он, Вера улыбнулась как маленькая шкодина, указала глазами вниз, приподнимая подол и показывая ему босоножки.

Он ругнулся и зло сверкнул глазами:

— Возвращаемся.

— Поздно, — с улыбкой шепнула Вера, он посмотрел на часы, мрачно потёр лицо и отвернулся, быстро глубоко дыша, опять повернулся к ней, замер, погружённый в себя.

Отгородившись от ложных эмоций амулета, Вера смотрела на министра, пытаясь обычными человеческими методами понять, что с ним происходит.

Напряжённые руки, плечи, шея, твёрдые желваки на скулах, сжатые губы. Взгляд блуждает где-то между реальностью и множеством вероятных последствий того, что он собирается сделать.

В нём что-то происходило, какие-то мощные перемены, как будто расплавленное ядро планеты с недовольным ворчанием толкало верхние слои литосферы, заставляя плиты сталкиваться в невидимой океанской глубине.

«Это уже произошло.»

Интуитивное ощущение заставило Веру покрыться мурашками — он что-то решил, что-то важное, на поверхности пока ничего не видно, но импульс уже бежит, с бешеной скоростью набирая мощь, и когда цунами ударит по побережью, это будет чудовищно.

Он медленно глубоко вдохнул и посмотрел ей в глаза:

— Мы возвращаемся. Пойдём, — потянулся к её руке, она её убрала, улыбнулась и качнула головой:

— Поздно.

Он повысил голос:

— Вера!

Она поморщилась и шёпотом протянула:

— Я сейчас как сяду на пол вот прямо тут, и ка-а-ак разревусь, — улыбнулась психической улыбкой маньяка, с предвкушением большего шухера глядя на дрожащего от злости министра, — и рукавами вот так вот косметику, по всему лицу как размажу. И по рукавам, и по платью, везде, громко, чтобы в коридоре слышно было. И никуда мы потом не пойдём, а объяснять это всем будете вы. По дороге сюда меня видело море людей, и я была в порядке. А что случилось здесь — все будут фантазировать в меру своей испорченности. Делаем ставки, какая версия будет самая дикая?

Он молчал и смотрел на неё как на предательницу, она улыбнулась, обняла его за пояс, как когда-то обнимала Лика, примирительно шепнула:

— Да ладно вам, нормальные босоножки, я таких десяток видела по пути сюда. И под подолом их почти не видно, кто там на них будет смотреть, с таким-то декольте. Можно было и не краситься, пару слоёв кружева снять просто, и всё. Мужчины смотрят на грудь, женщины смотрят на колье — никому нет дела до туфель.

В его глазах под тонной ненависти мелькнула искра самодовольства, Вера погладила колье свободной рукой, улыбнулась:

— Очень красиво. Правда. Спасибо.

Он не сдержал улыбку и отвернулся, тихо рассмеялся и запрокинул голову, шепча в потолок:

— Великие боги, я надеюсь, у меня не будет дочерей.

Вера фыркнула:

— И не надейтесь, у вас на руке их минимум двое. Тренируйте дзен, говорю же, пригодится.

Он устало рассмеялся, качая головой, погладил её по плечу.

Напротив открылась дверь, вошёл тощий седой мужчина в ярком костюме, вышитом золотом и жемчугом, весь такой идеальный, как будто годами чертил себя по линейке, и очень этим гордится, посмотрел на Веру, на министра Шена, скривил губы и отточенным жестом приложил кончики пальцев к груди, чуть склоняя голову:

— Госпожа Вероника, я…

— Свободен, — перебил его министр.

Вера округлила глаза, мужчина замер с таким поражённым видом, как будто заговорила древняя статуя, медленно поднял глаза на министра Шена, одновременно приподнимая брови в гримасе "у тебя пять секунд на то, чтобы сказать, что ты пошутил". Министр молчал, обнимая Веру и глядя на него с высокомерным пренебрежением, как будто разъяснений он не достоин.

Мужчина подождал, повздыхал, и всё-таки обратился к министру:

— В чём дело? Какие-то проблемы?

— Никаких проблем. Просто ты можешь быть свободен, я поведу госпожу сам.

Глаза человека, который месяц готовился к сопровождению Призванной на бал, выразили превосходную степень охренения от угла наклона поверхности, по которой катится к чёртовой матери этот сумасшедший мир. Он медленно смерил взглядом свой роскошный камзол, потом совершенно другим взглядом изучил светло-серый костюм министра снизу вверх, дошёл до лица, и с бесконечной скорбью закрыл глаза. Медленно глубоко вдохнул, обречённо шепнул, как будто сам себе:

— Пощади мою грешную душу, святой небесный престол и все праведники, за что мне это, за какие грехи, великие боги… — Приоткрыл глаза и посмотрел на министра, на его руку, обнимающую Веру за плечо, покачал головой, вздохнул: — Делай что хочешь, дьявольское ты отродье. Ненавижу тебя, святые небеса, пусть прах отца тебе будет судьёй, я умываю руки. Но знай, что когда у тебя начнутся проблемы, можешь не просить меня о помощи.