Ш.А.Х. и М.А.Т. или иномирянка в дураках

— Страшно? — Я только сипло выдохнула, потому что от ужаса не могла вставить ни слова. — А теперь умножь на тысячу свои ощущения и подумай какого мне при мысли, что я могу тебя потерять. — Он глубоко вдыхает запах моих волос и захватывает мою талию в кольцо своих рук. — Чтобы ты там обо мне не думала, что бы не заметила, пожалуйста, помни, что ты у меня самый близкий человечек на всём белом свете. Я никогда и ни на кого тебя не променяю…

Тогда я списала эту фразу на любовь к ребёнку, которого он воспитал. А сейчас я находилась в смятении. Мне казалось, что всё было совсем иначе, а последнее “Я никогда и ни на кого тебя не променяю” и вовсе отсутствовало в моей памяти.

Судья смотрел на меня своим космосом, а на окровавленных губах играла какая-то болезненная усмешка, но он молчал, спокойно отодвигая ворот рубашки и подставляя шею.

“Вынужденное перемирие” — вот что приходило мне сейчас на ум.

Стало как-то не по себе, но я всё равно склонилась и ничего не дожидаясь прокусила упругую кожу, чтобы через секунду ощутить, как густая кровь обволакивает язык.

Я стою на балконе гостиницы и безэмоционально смотрю вниз, на площадку, где занимаются парни. Евангелион вменил им своё наказание, полагая, что так они не помчатся к своему взводному, которую ещё недавно сам проректор перенес из портала на руках вместе со стайкой перепуганных девчонок, которых согнали в одну из многоместных комнат. Я и сам нервничал, потому что неизвестность мучила. Что с ней? Как она? Будет ли всё в порядке?

Вопросы будто горели перед глазами, но проректор запретил входить в её комнату, а сам скрылся в ней с лекарем.

Мне оставалось только ждать, сжимая зубы и перила. Почему-то всё раздражало. Особенно мысль, что Васелия чувствует к Евангелиону нечто большее, чем благодарность или привязанность, а ведь у меня были все шансы присвоить её. А теперь вымаливать прощение? Не этого я желал с момента нашей первой встречи. Плюнуть бы на всё, схватить в охапку и рвануть подальше от четвёртого королевства… но конечно же, Бедокура будут искать, как никого другого. Идея заведомо провальная, как не посмотри. Поэтому да, вымаливать прощение.

Он появился рядом совсем неожиданно и тихо. Встал рядом и положил руки на парапет, совершенно не собираясь заводить разговор первым.

— Как она? — не выдерживаю я.

Мне не нужно много. Я, конечно, безумно хочу знать, что произошло, но важнее было узнать, в порядке ли она сейчас.

— Очнулась. — На его губах неожиданно вспыхнула улыбка, будто он вспомнил что-то такое, что приносило ему нескончаемую радость. — скоро можно будет навестить.

И я впервые в жизни позавидовал. Это было странно, но я вспомнил каждое видение Василисы. Он был с ней на протяжении всей жизни, наблюдал за её взлётами и падениями, учил чему-то, воспитывал и поддерживал, когда она нуждалась.

— Я надеюсь, ты помнишь, что Василиса будет со мной? — Этот вопрос прозвучал немного раздраженно, но я уже давно хотел его задать. — Нет ни единого повода отказываться от планов. Я не позволю тебе влезть в наши отношения.

— Ты ещё слишком юн, оттого так самоуверен. — Отвечает он, глядя в даль, где обрисовывались горы.

— Полагаешь, у меня нет против тебя шансов?

— Ответ “нет” будет неверным. — Кивает он, и на моих губах появляется подобие довольной улыбки, но она меркнет, когда проректор продолжает. — У тебя никогда их не было. То, что вы чувствуете друг к другу искусственно взращено. Василиса понимает это на интуитивном уровне, оттого так рьяно сопротивляется притяжению, а ты… — Евангелион переводит на меня безэмоциональный взгляд. — …просто не хочешь замечать очевидного.

Я разжала зубы до того, как померкло воспоминание. Отстранилась и взглянула в космос чужих глаз, заметив некую растерянность, лишь на миг сверкнувшую в эмоциях. Прищурилась.

— Что за планы?

Каменеет всем телом, отведя взгляд.

— Не важно.

Ответ был холоден и сух, но это не значило, что я так просто отстану. В конце концов речь шла именно обо мне!

— Не важно, что вы с Евангелионом строите на меня планы, а мои чувства к тебе ни что иное, как пустышка? — Я сцепила зубы, чувствуя, как подкатывает гнев. Сжала кулаки, но продолжила требовательно смотреть на Судью.

На его губах появилась горькая усмешка.

— Я просто не могу тебе рассказать. И… — Он посмотрел в мои глаза так пристально, что у меня едва ли не перехватило дыхание. — Ты сама не можешь разобраться в том, настоящие ли у тебя ко мне чувства? Или мнение Евангелиона ты принимаешь беспрекословно?

Я застыла, почувствовав отголоски боли в последнем вопросе. До этого момента, я как-то сама не задумывалась о том, что Евангелион не является для меня посторонним потому что он… Ну потому, что он Женя. А до этого понимания? С первым поцелуем, например?

И тут меня поразило!