Сговор остолопов

– Как только позволили обстоятельства, я бежал из уборной, стремясь лишь к одному – скорее оказаться подальше от этого кошмарного места. Разумеется, я чуть не околел, торча поблизости от вымершего университета в стараниях поймать такси. Наконец одно остановилось, и шофер согласился довезти меня до Нового Орлеана за сорок долларов – помимо этого, он оказался настолько бескорыстен, что одолжил мне свою куртку. К тому времени, как мы прибыли, однако, выглядел он довольно угрюмо – его достаточно сильно угнетала утрата водительских прав. К тому же, если судить по частоте чихов, у него развился сильнейший насморк. В конце концов, мы провели на шоссе почти два часа.

– Я, пожалуй, себе еще одно пивко выпью, Игнациус.

– Мамаша! В этом презренном заведении?

– Всего лишь одно, Туся. Ну же – мне еще хочется.

– Эти стаканы, вероятно, кишат заразой. Однако, если вы так настаиваете, возьмите мне бренди.

Миссис Райлли просигналила бармену, который выполз из теней и спросил:

– Так что там с тобой в автобусе стряслось, кореш? Я конец прослушал.

– Не будете ли вы настолько добры следить за своим баром как полагается? – яростно поинтересовался Игнациус. – Ваша обязанность – молча обслуживать, когда мы вас об этом попросим. Если бы нам хотелось включить вас в свою беседу, мы бы уже дали вам это понять. Вообще-то мы обсуждаем довольно животрепещущие личные вопросы.

– Да он же ж просто хочет быть любезным, Игнациус. Как не стыдно.

– Здесь в самих определениях содержится противоречие. Никому невозможно быть любезным в таком притоне.

– Мы хотим еще два пива.

– Одно пиво и один бренди, – поправил ее Игнациус.

– Чистые стаканы закончились, – ответил бармен.

– Подумать только, жалость какая, – отозвалась миссис Райлли. – Ну ничего, вы нам вот в эти налейте.

Бармен пожал плечами и вновь скрылся в тенях.

II

В участке старик сидел на скамье вместе с остальным сбродом – в большинстве магазинными воришками, составлявшими весь дневной улов. На колене он аккуратно выложил в ряд карточку социального обеспечения, членскую карточку «Общества Святого Имени Св. Одо Клюнийского»[3], значок клуба «Золотые Седины» и клочок бумаги, идентифицировавший владельца как члена «Американского легиона». Молодой чернокожий, безглазый за солнцезащитными очками космического века, долго изучал это маленькое досье на соседней ляжке.

– В-во! – ухмыльнулся он. – Слышь, ты, наверно, везде член.

Старик методично переложил карточки в другой последовательности и ничего не ответил.

– Как это они тока таких за шкворень берут? – Темные очки окутали дымом все стариковские карточки. – У них тут, в падлиции, небось, полная безнадега.

– Я нахожусь здесь в нарушение моих конституционных прав, – отчеканил старик, внезапно разгневавшись.

– Ага, так они те и поверят. Лучше чё-нить другое придумай. – Темная рука потянулась к карточке. – Эй, а эт чё значит – «Запитыˊе Седины»?

Старик выхватил у него карточку и вернул себе на ляжку.

– Эти картонки твои ни фига не помогут. Все равно упекут. Они всех упекают.

– Вы так считаете? – поинтересовался старик у облака дыма.

– Еще бы. – К потолку вознеслась новая тучка. – А ты тут за чё, чувак?

– Не знаю.

– Не зна-аешь? В-во! С ума сойти. Должно быть, есть за чё. Это черных публик часто ни за чё грабастают, а вы, мистер, вы, должно быть, тут за чё.

– Я на самом деле не знаю, – угрюмо ответил старик. – Стоял себе в толпе у «Д. Х. Хоумза».

– И слямзил чей-нить бамажник.

– Нет, полицейского обозвал.

– И как же ты его обозвал?

– Комунясом.

– Каму-нясом! Вуу-оуу. Да если я назову падлицая каму-нясом, мне очко тут же в Анголу сплавят, точно. Хотя хорошо б кого-ньть из этих засранцев камунясом назвать. Типа сегодня днем стою я себе в «Вулвырте», а какое-то чучело тырит кулек рахиса из «Орехово Домика», да орать начинает, будто в ее пикой тычут. Й-их! Тут сразу охрена меня цап, и падлицаи, засрань, уже наружу тащат. Ни одного шанца у чувака не бывайть. В-во! – Его губы всосались в сигарету. – Никто рахиса этого на мне не нашел, а падлицаи все едино тянут. Так я думаю, что эта охрена и есть камунясы. Гнусное уёбище.

Старик прочистил горло и повозил своими карточками.

– Тебя, небось, отпустят, – сказали черные очки. – А со мной побазарят чутка, типа, на понт, хоть у меня того рахиса и в помине нет. Но небось докажут, что есть. Сами небось купят кулек, сунут втихаря мне в карман. «Вулвырт» небось меня на пожизни засадить хотит.

Негр, казалось, уже смирился со своей судьбой и выдул новую тучу синего дыма, которая обволокла и его, и старика, и картонки. Потом задумчиво произнес:

– А интересно, кто все-тки орехи стырил. Наверно, сама охрена и стырила.

Полицейский призвал старика к столу в центре комнаты; за столом сидел сержант. Патрульный стоял рядом.

– Ваше имя? – спросил сержант старика.

– Клод Робишо, – ответил тот и выложил все свои карточки на стол перед сержантом.

Сержант их осмотрел и произнес:

– Тут вот патрульный Манкузо утверждает, что вы оказывали при аресте сопротивление и называли его комунясом.