Сгибла Польша!

— Благодарен, пан подхорунжий, за защиту. Сквитаемся, надеюсь, еще когда-нибудь. Но от громких слов до дела — очень далеко…

— О, мы знаем: пан генерал не любит громких слов! — иронически откликнулся Мирославский. — Какого же дела ждет от меня пан генерал?

— Не угодно ли ясно, подробно указать мне мои ошибки, ну, хотя бы под Остроленкой… Где все было поставлено на карту, а враг неожиданно напал и развернул огромные силы… Ну, угодно ли? Я напомню положение…

Подробно изложил генерал диспозицию обоих войск, изобразил главнейшие моменты боя до самого его окончания.

— Вот теперь — прошу разобраться! — заранее предвкушая успех, вызывающе кинул заслуженный генерал, вождь армии, безусому юнцу.

И тут произошло нечто неожиданное.

Спокойно, словно решая задачу, Мирославский начал сыпать положениями, цифрами, отрывками из классических руководств по стратегии и тактике, цитировал Наполеона, Густава Адольфа, даже Тюренна и Морица Саксонского… Рисовал концом сломленной ветки точнейшие планы разных битв, приводил сравнения; от Остро-ленки перешел к Паскевичу, к его переправе через Вислу… Наглядно доказал, что всю армию неприятеля можно было разбить, рассеять двумя дивизиями, а не целой армией польской…

Юнец так загонял, обезоружил генерала, что тот уже собирался молча уйти или прибегнуть к резкому окрику на мальчишку, когда подошел его адъютант, полковник Дзялынский.

— Делегация от Сейма явилась и давно ищет пана генерала.

— Ну, мы еще поспорим, пан подхорунжий… Память у тебя крепкая! — радуясь своему избавлению от стыда, крикнул Скшинецкий и быстро пошел навстречу делегации.

Немало поразило делегатов то, что увидели и услышали они, очутившись среди болимовского стана.

— Да это собрание союза патриотов, сходка заговорщиков-якобинов, а не военный стан! — воскликнул Немоевский.

— О, успокойся, пан. Сегодня только вслух говорится то, что давно думает армия! — отозвался Уминьский, сопровождающий по лагерю делегатов в поисках за вождем.

Появился наконец и вождь. Сухо принял он посланников народа, недолог был их разговор.

— Повторяю: наступательная война против Паскевича, по-моему, безумие! Она немыслима… А подманив его под валы Варшавы, я там ручаюсь приготовить огромную могилу ему и всему войску россиян…

— Это не удовлетворяет Сейма, пан генерал! Сейм уже слышал это, обсудил, отверг и послал нас услышать что-либо новое.

— Я — стародавний человек… "Антиреформист", как называют нас молодые… петухи-горланы, разрушители всего святого… Я нового ни панам, ни Сейму сказать не могу… А если Сейм мною недоволен, готов сложить немедля власть в более достойные руки… по мнению Сейма, конечно, который берет на себя решать важнейшие вопросы войны и тактики… Ха-ха-ха!

Деланный смех покоробил делегатов.

— Сейм не берет на себя ничего, ему не свойственного! — почти резко возразил Немоевский. — Мы соберем большой Военный совет. Пусть армия сама решает. Все войско, конечно, кроме солдат.

— Отчего же? Их не мешает спросить! — с явной иронией откликнулся генерал, нервно кусая тонкие, побледневшие сразу губы.

Ответа он не получил. Делегаты простились с ним и вышли.

— Ну, мы еще сочтемся, панове! — задыхаясь от бессильной ярости, погрозил им вслед Скшинецкий.

На другое утро делегация призывала по группам генералов и штаб-офицеров армии, всего больше трехсот человек, и каждому предлагалось ответить на целый ряд заранее составленных вопросов, письменно, на особых листах.

Эти вопросы гласили: "Что думает вопрошаемый о настоящем положении войска и дел военных?", "Какого мнение о вожде?", "Есть ли необходимость заменить его другим?.." и т. д.

Общий голос был против Скшинецкого…

Пока здесь шла официальная работа, весь лагерь, офицеры и солдаты, как и вчера, поделились на кучки, устраивали малые сеймики, спорили, толковали о политике, выставляли своих кандидатов в гетманы, словом, творили полный "рокош", как во дни Речи Посполитой, благо случай и Сейм подали им для этого повод.

Последние остатки дисциплины, еще сохранявшиеся в войске, рухнули в этот день. В лагере, кроме делегатов, появились члены Патриотического Союза и других радикальных клубов.

Речи произносились самые бурные, и только надо было удивляться, что все кончилось сравнительно благополучно.

После учиненного "повального обыска" делегаты решили все-таки пойти избитым путем. Были созваны на Военный совет генералы, важнейшие начальники частей, всего 67 человек.

К общему изумлению, 22 голоса было подано здесь все-таки за Скшинецкого. Потом шли: Круковецкий, Уминьский, Малаховский, Любеньский, Прондзиньский, даже Бем и Владислав Замойский.

За Дембинского подали сравнительно немного голосов. Но его именно делегация объявила избранным, придав ему в товарищи Любенского и Прондзиньского.

Не особенно охотно на вид принял избрание Дембинский. Он прямо заявил: