Сгибла Польша

— Не знаю, чего ждет от меня Сейм, правительство, паны делегаты и войско… Я видел это последнее нынче… И желал бы его видеть совсем иным… Но вперед говорю: намерен идти по следам моего предшественника… Его действия я считаю вполне правильными. И если, конечно, Сейму это не понравится, объявляю заранее: принимаю выбор всего на шестьдесят часов, пока паны делегаты успеют вернуться, доложить мои слова, пока Сейм изберет другого вождя, более согласного с его взглядами и волей!..

Признательным взглядом поблагодарил Скшинецкий товарища за эту минуту своего торжества. Но тот готовил ему еще кой-что лучшее.

По обычаю, они вдвоем объехали фронт армии. Старый вождь сдал булаву новому, который вместо обычной речи произнес самую горячую похвалу своему предшественнику.

Это уж было слишком. Даже солдаты поняли бестактность поступка и ответили гробовым молчанием, когда Скшинецкий крикнул:

— Виват вождю генералу Дембинскому!..

Это происходило 10 августа н. с, всего за четыре недели перед взятием столицы… Все немедленно разнеслось по Варшаве с прибавлениями, преувеличениями…

— Дело рушится! — крикнул в негодовании Гельтман после исторической комедии смотра 10 августа. — У нас нет Сейма, Ржонда, нет вождя и армии… Не станет скоро и народа, и нас!.. Терпение Божества истощилось! Кара близко… И Он, Непреклонный, рассеет нас по чужим краям, как рассеял племена строптивого Израиля!..

Многие слышали это пророчество, но только потом, тоскуя, влачась в изгнании на чуждых плитах парижской мостовой, вспоминали его…

Но еще одна ужасная очередная страница была вписана рукою Рока в кровавую летопись гибнущей Польши 3/15 и 4/15 августа 1831 года.

Злое семя, брошенное доносом Цыбульской, арестом Гуртига и его товарищей, росло и дало богатые, кровавые плоды!..

После "сеймика военного" в Болимове на короткое время настало затишье… Целые дни были открыты храмы, наполненные молящимися, особенно — женщинами… Религиозные процессии ходили по улицам, часто встречаясь с вереницами гробов, увозимых на простых дрогах поскорее прочь из города.

Это хоронили павших от холеры, начинающей намечать себе жертвы не только среди простого люда, живущего грязно и плохо питающегося… Умер от холеры редактор Жуковский, судья Ильницкий, прокурор Козловский и другие чиновники и зажиточные обыватели… Кладбища Варшавы так переполнились, что стали уже искать новых мест для этого города мертвых…

Рано по утрам город буквально пустел. Чернь, купечество, чиновники, министры, члены Сейма и Совета, войска, стоящие в столице, дети и прислуга, ксендзы и монахи — все шли к окопам на "Воле" или в Повонзках, спешно заканчивали их ввиду приближения россиян.

А по вечерам горели огни в ресторанах, кофейни наполнялись народом, театры давали веселье пьесы или патриотические спектакли для поднятия мужества в массах народа.

Студенты Варшавы братались со своими виленскими коллегами, пришедшими сюда с Дембинским, ходили на валы, отбывали службу, как и все. Университет был закрыт.

Газеты наполнялись самыми горячими призывами к мужеству, к жертвам. Все серебро, какое только имелось в обиходе у варшавян, было сдано на нужды войны…

Бурные, шумные сходки по-прежнему происходили в залах "Редутов", устраиваемые Патриотическим Союзом…

Его главари хотели довести переворот до логического конца, до оглашения социальной республики по заветам Франции 1789 года. Народ волновался… Темные личности, вроде консула Шмидта, Адама Гуровского, впоследствии попавшего в чиновники к Паскевичу, и пресловутый пан Александр Крысиньский с товарищами — они подлили масла в огонь, действуя ради своих особых целей…

Все спуталось в один роковой узел: доброе и злое. Народ слушал, волновался, и, наконец, прозвучал 15 августа н.с. последний аккорд. По улицам столицы пронеслась весть:

— Москали окружили Варшаву… На двадцать девятое августа назначен штурм.

— Погибли! Всех вырежут черкесы, старых и больных, как резали на Литве. Предали нас! Пустили россиян к городу! Измена…

— Месть предателям… Вешать изменников! На фонарь их!

Это было вечером, после сходки в "Редутах", где Ян-Болеслав Островский громил аристократов, Сейм, правительство и так закончил свою речь: