Сфумато

По улице снова проехал тот самый красный трактор. У тракториста было пухлое лицо, он улыбался, и Давид Маркович узнал его. Он писал о нём очерк, о том, какой он передовик, выполняет план и любит жену. Это было в доме тракториста, тот сидел за столом и звучно пил самогон из стакана крупными глотками, пухлое лицо его раскраснелось, он беспрестанно звал жену — субтильную женщину с усталыми глазами, и когда он её звал, огромные кулаки его сжимались, а когда она приходила и спрашивала, что подать, он смотрел на неё осклабившись — был доволен.

— Вот так живём, — говорил тракторист, — не жалуемся, выпить есть, закусить тоже, и никуда без нас в деревне, не ты же, Маркович, пахать будешь? Ты же и плуг куда прицепить не знаешь.

Не знаю, подумал Давид Маркович, глядя на уезжающий трактор, и вдруг почувствовал острую зависть к этим огромным кулакам, пухлому лицу и самогону звучными глотками.

Почти у самого окна встала полицейская машина, та же, что недавно проехала мимо редакции в сторону продлавки. Из неё вышли ещё двое мужчин, и это были не полицейские. Они зашли в редакцию. Один из них нёс несколько конвертов. Давид Маркович стал догадываться.

Вика. Сестра. Её письма в руках оперуполномоченного безопасности, неважно какой именно безопасности и как сейчас называется чрезвычайная комиссия, ничего не меняется вторую сотню лет. Чекистам нужны её письма.

Главный посмотрел на конверты. Переглянулся с передавшим их. Кивнул.

— Оформляемся, — коротко скомандовал он. — Фельдмана в машину.

Ехали недолго. Чекистам в полицейском участке выделили кабинет начальника — их боялись и боявшиеся не скрывали этого. Начальник полиции, улыбаясь и пятясь, вышел, притворяя дверь аккуратно, чтобы не хлопнуть.

Управление президентской безопасности, — сказал он молоденькой девушке-секретарю, испуганной нежданными посетителями, которых боялся сам шеф, — не пускай никого. Кофе носи. Всё делай, что попросят. Улыбайся. Да не бойся ты, чего бояться, не звери же.

Сказал и не поверил себе. Тяжело пошёл в кабинет заместителя: уходить из околотка было нельзя, все дела отменялись.

— Виктория Марковна Фельдман твоя сестра, так? — спросил главный, закурив у открытого окна сигарету.

— Так, — ответил Давид Маркович, — старшая.

Он сидел на табуретке в центре кабинета, где они остались вдвоём с оперуполномоченным.

— Письма её у тебя дома нашли.

— Да, мы переписываемся. В установленном порядке, с разрешения администрации кластера, одно письмо в квартал.

— Вижу. Все письма тут? — оперуполномоченный показал стопку конвертов на столе.

— Я не помню. Наверное, все, я не прятал ничего, — чувствуя, как немеют пальцы на руках, ответил Давид Маркович.

— Хорошо, хорошо, это очень хорошо... А известен ли тебе Анатолий Соколовский, выселенный в кластер «ЗФИ» в 2024 году?

— Да, конечно... Он очень известный писатель. Был... — запнулся Давид Маркович.

— Что писала о нём Виктория Марковна?

— Что они живут по соседству. Иногда она занимается с его сыном. Очень смышлёный мальчик, так она говорит.

Давид Маркович говорил и боялся сказать лишнего. Но ещё больше боялся он замолчать, почему-то ему казалось очень страшным — замолчать и не суметь ответить на вопрос этого человека.

— Что ты думаешь о ядерном потенциале нашего государства?

— Я... я не думал об этом...

— А Соколовский?

— Что Соколовский?

— Он думал об этом?

— Я не знаю...

— Ты виделся с ним в 2024 году незадолго до его распределения в кластер «ЗФИ»?

— Мельком, если я верно помню. Столько времени прошло...

— Где?

— На дне рождения у кого-то из друзей, если не ошибаюсь...

— Не ошибаешься. О чём вы говорили?

— Я не помню, это было очень давно...

Давид Маркович смотрел на допрашивающего, и страх был сильнее его, глубинный страх перед тем, кто знает о тебе всё и для кого ты ничего не значишь.

Оперуполномоченный видел этот страх. Он уже понял, что победил, и, никуда не торопясь, стоял у окна, докуривая сигарету. Дым зависал в спёртом воздухе клубами и медленно утекал в окно. Выбросив окурок на улицу, допрашивающий подошёл к Давиду Марковичу, между делом захватив со стола бланк допроса.

— Ты молодец, — сказал он, встав перед Давидом Марковичем, — почитай и подпиши.

Показания уже были напечатаны на бланке.

Давид Маркович прочитал текст. Сил не было. Слишком хорошо ему было известно, что может быть, если...

Взял ручку, подписал в положенных местах.

Потом спросил. Знал, что глупо, но спросил:

— А что с ним будет?

И запнулся, не надо было этого спрашивать, конечно не надо.

Но страшный человек ответил:

— Не об этом тебе надо думать. А об альтернативе. О том, что завтра ты можешь быть рядом с ним на судебной комиссии. Мог бы быть. «ЗФИ» ближе, чем ты думаешь.

Давид Маркович ничего не сказал. «Мог бы быть». Именно о чём-то таком он и думал, об этом и только об этом, последние часы, с момента, как подъехали к редакции эти две длинные чёрные машины, что стояли сейчас прямо у крыльца участка, и полицейские, выходя, боязливо обходили их, стараясь не коснуться.