Сфинкс

— Баста! Теперь ничто не имеет смысла. Нить прервалась. — Она сердито ударила тростью по ножке кресла.

Я подошел к низкой книжной полке и встал на колени, чтобы прочитать названия томов: «Древняя астрология», «Древнее искусство мумификации», «Египетская книга мертвых: заклинания и магические формулы», «Нектанеб II — маг или политик?», «Моисей — маг», сочинения Гермеса Трисмегиста в переводах Тоца Грека.

— Книги Джованни, — объяснила Франческа. — Они ездили повсюду вместе с ним. Сначала я потакала мужу, даже участвовала в его действах — реконструкциях старых обрядов, но потом все зашло слишком далеко. — Она запнулась, словно и так сказала больше, чем собиралась.

Реконструкции старых обрядов? Уж не те ли это представления, о которых упоминала Сесилия? Мне вспомнились слова следователя о «секте».

— Что значит «слишком далеко»? — Я постарался задать вопрос как можно небрежнее, чтобы не нарушить хрупкую связь Франчески с действительностью.

Ее лицо потухло.

— Его было не остановить.

Я вынул томик «Популярных рассказов о Древнем Египте» Гастона Масперо — это имя я знал по библиотеке Изабеллы. Книга открылась на странице, где описывался сон Нектанеба II — тот самый, что упоминался в статье Амелии Лингерст. На пол выпал зажатый между листами цветок. Комнату наполнил тонкий аромат — это был засушенный голубой лотос, цвет его лепестков был до сих пор различим. Я знал, что лотос — священный цветок — часто изображался на стенах храмов и в сценах с царственными особами. Изабелла мне когда-то говорила, что он обладает галлюциногенными свойствами.

— Джованни изучал Нектанеба Второго? — спросил я.

— Помешался на этом фараоне. Его привлекало понятие расовой чистоты, а Нектанеб Второй был последним истинно египетским правителем. Тех, кто следовал за ним, муж называл самозванцами-колонизаторами. Это были персы, затем арабы, затем турки, французы и англичане. По иронии судьбы следующим египетским правителем стал Насер, но это не поколебало его чувства к фараону.

— Нет такого понятия, как «расовая чистота», — рассеянно заметил я, не сводя глаз с цветка и пытаясь правильно связать одно с другим.

— Тридцатые годы были совершенно иным временем — людям хотелось определенности, так они чувствовали себя увереннее. Поймите, все мы были доведены до отчаяния, особенно здесь, в Египте. Итальянцы хотели стать частью этой страны. Джованни понимал, что грядут перемены, и стремился обеспечить будущее семьи, чтобы мы не потеряли всего. — В последних словах Франчески я уловил зловещие нотки и насторожился.

— И как он намеревался это сделать?

Старая дама вскинула голову и в первый раз посмотрела мне прямо в глаза, словно до нее дошло, что она сказала слишком много.

— Довольно! Я и так разговорилась. Не собираюсь предавать собственного мужа!

— Я не прошу его предавать, только хочу, чтобы вы спасли внучку. — Мы не отрывали друг от друга взгляда.

— Поздно, Оливер. Мы ее потеряли. Оба. Неужели вы этого не понимаете?

— Но она обрела покой?

— Покой? Не будьте идиотом. Оглянитесь вокруг — рядом со мной одни мертвецы, и все вопиют о возмездии. Когда я умру, меня ждет то же самое.

Я поставил книгу обратно на полку.

— Мне необходимо знать имя священника, который вел службу во время похорон Изабеллы. — Я спросил это как можно осторожнее, не уверенный, что совершенно не лишился ее доверия. К моему облегчению, Франческа ответила на вопрос:

— Отец Карлотто из церкви Святой Екатерины. Члены нашей семьи много лет были ее прихожанами.

Когда я вел ее к двери кабинета, то почувствовал, какая хрупкая — одни косточки — ее кисть на моей руке. Выйдя в коридор, Франческа закрыла дверь на замок и повернулась ко мне.

— Сегодня вы к нему не пойдете, сегодняшний вечер вы должны посвятить мне — поведете меня в оперу. Гастролирует балет Большого театра — дает представление «Орфея» Стравинского.

Взволнованный внезапно появившимися в ее голосе обреченными нотками, я решил, что она вспомнила какое-то прошлое событие, но в этот момент из тени появился Аадель.

— Мадам Брамбилла будет очень признательна, если вы согласитесь ее сопровождать, — сказал он. — Это поистине событие года, все важные люди Александрии придут в театр. Ради репутации семьи мадам тоже должна быть там.

Размышляя, я потрогал шрам на лбу. В том, что меня увидят на людях, были свои плюсы. Таким образом я брошу вызов своим преследователям и, не исключено, заставлю играть в открытую. Тревожило, что, пытаясь превратиться из дичи в охотника, я выставляю себя приманкой. Опасный прием, но он может сработать.

29

Театр Сайеда Дарвиша, [29]известный в расцвет колониальных дней как театр Мухаммеда Али, представлял собой небольшое, броско отделанное в стиле неоклассицизма здание: много золотой краски и лепнины. С середины девятнадцатого века по 1952 год европейская диаспора не пропускала ни одного выступления оркестров, танцоров и певцов, и театр заслуженно считался культурным центром Александрии. Однако после революции потерял большую часть своей прежней аудитории и в новом, арабизированном обществе превратился в культурный анахронизм.