Сфинкс

В этих-то сундуках, настоящем сосуде Пандоры, лежало все будущее Яся. Он нашел в них пищу, но, как зверек, не умеющий разгрызть скорлупу, долго трудился, пока добрался до зернышка. Читать он умел, а, зная польский, выучился и латинскому при помощи добродушного бедного студента, жившего в том же доме. Студент, друг Яся, которого потом товарищи и сам Ясь, подружившись, называли Орешком, полюбил юношу. Он был сирота, а сироты ищут взаимопонимания, как бедняки хлеба. Их тихая скрытая дружба завязалась крепко и на всю жизнь, как всегда юношеские отношения, самые прочные из всех. Ясь и он на пустой внутренней галерее дома проводили долгие часы в разговорах и взаимном обучении.

Трудно рассказать, сколько стоило Яну всякое приобретаемое им сведение. Кто из самоучек не поймет этого? Сколько раз пришлось задуматься над таинственным словом, над непонятным термином, и перешагнуть через них вздыхая и с надеждой, что завтра это поймешь! Сколько пота, трудов, ангельского терпения и стараний! Эти два сундука были набиты грамматиками, словарями, историческими сочинениями, наивными энциклопедиями, какие составляли в XV и XVI столетиях, набожными и аскетическими сочинениями, книгами по популярной медицине и т. п. Казалось, что ангел-хранитель собрал их и приготовил для Яна, и они действительно оказались для него сокровищем, утешением, роскошью. Старый каноник, один из самых странных скупцов, какими в то время могло похвастать Вильно, оставил их в качестве единственого наследства племяннику художнику. Больше ничего не получил шевалье Атаназий, так как дядя деньги зарыл так, что ни племянник, ни капитул не могли ничего найти, роясь в доме, где он прожил двадцать пять лет. Единственно лишь две старые рясы, грязный молитвенник и подсвечник принесли пользу законному наследнику; книги пошли впрок совершенно чужому лицу. Два года Ян рылся в них тайком, два года учился и читал.

Большие способности дополняли то, чего недоставало в книгах, что могут дать только люди, общество и словесное обучение. Они именно связывали друг с другом эти часто столь противоречивые мнения книг.

Все-таки наука, сведения и понятия, приобретенные Яном ценою борьбы с тысячью преград, носили оттенок своего книжного происхождения. Он понимал жизнь, как ее понимают лица, знакомые с жизнью по книгам — совершенно идеально. Все тайное, преходящее, исчезающее, грязное, чего не было в старых книгах и с чем в прежней жизни не считались, все это осталось для Яна чуждым. Поэтому он представлял себе мир как продолжение истории Греции и Рима, сценой героев, игрищем героического фатума, театром великих побед. Комедия жизни для него оставалась тайной и непонятной; в книгах он вычитал лишь трагедию, эпос и драмы.

Для юноши, которому угрожало будущее без опеки, такое мировоззрение было роковым, так как скрывало от него все пропасти и засады. Главное место занимала в нем вера в добро; он знал о существовании зла, но зла явного, очевидного, ходившего — как бывало в литературе — с запятнанным челом, с табличкой на спине, носившей надпись: вот зло. Для него зло олицетворялось в фигурах Анита, Мелита и Лихона на Афинском Пниксе, ставших перед тысячной толпой, как обвинители божественного Сократа. Что же касается зла, которое скрывается, переодевается, которое клянется, что оно добродетель, жмет руки и умеет плакать от избытка чувств, уверяя в искренних чувствах, — о таком он не имел и понятия. Перед ним было закрыто зло красивое и манящее, зло — дьявол, полный сил и украденной привлекательности. Его восхищали великие исторические фигуры, написанные наивно, как их изображали раньше. Он рукоплескал великану и иногда поднимал голову, думая: "Возможно, что я с ними когда-нибудь сравняюсь!"

Аскетического содержания книги, которые он прочитывал с полным доверием и набожным деревенским сердцем, прибавили ему решимости, привели в восторженное состояние, велели ежеминутно ожидать чуда, укрепили в нем утешительную мысль о непрерывной связи Провидения с человеком, мысль, столь сильно поддерживающую лиц, оставленных другими. Он жил в мире, с одной стороны, великих людей, с другой — святых мучеников; перед ним стояли Сократ, Фемистокл, Аристид и Эпаминонд рядом со св. Антонием, св. Иосифом и величественными фигурами двенадцати апостолов, бедных избранников великого Бога. И блестящая цивилизация Рима пала от звука слов рыбаков, крестьян, мытарей, как некогда пали стены Иерихона при звуке труб. Ян восхищался величественной картиной истории христианства. Действительно, можно ли найти что-нибудь более величественное и чудесное?

Так прошли два года жизни у Ширки. Ясь рос и созревал слишком скоро, как дикое, полное сил деревцо. За эти годы он только дважды получил письма от матери, посланные при случае в Вильно вместе с небольшим денежным пособием. Ширко послал каштеляницу копии с гравюр с надписью: Плоды благодарности. Последний поблагодарил, поощрил и продолжал высылать деньги за содержание и учение.