Сфинкс

— И сознаюсь, — продолжал Фантазус, — что она ничуть не изменилась с того времени. Я рисовал тогда ее портрет: посмотрите на тысяча второй странице, в костюме, который она тогда одевала. Убор на голове незначительно лишь ее изменяет.

Ягуся с любопытством нагнулась над книгой, а Ян не мог сдержать возгласа удивления, увидав рисунок в египетском костюме, но так живо изображающий Эльвиру, что он оттолкнул его с отвращением и страхом.

— Если хотите, я расскажу вам даже ее историю. Отец ее был жрецом бота Манду в Хермонтисе, бога одного из египетской Троицы. Клеопатра увидала ее во время празднества и взяла ко двору. Стреляла она черными глазами так удачно, что Марк Антоний слегка в нее влюбился. Но так как любовь у древних была не очень требовательна, то, скоро насытившись, бросил ее. Из Рима, куда она попала, увез ее на север какой-то воспламенившийся сарматский царек. Презирая этого варвара, она уехала с ним единственно ради того, чтобы избавиться от неизлечимой скуки видом страны, так прекрасно описанной Геродотом. Но в Сарматии Геродот показался ей таким же путаником и легковерным передатчиком басен, какими нам кажутся Веньямин из Тудели и Марко Поло. Представьте себе скучающую женщину в древней дикой Сарматии! Царек не мог с ней ничего поделать; он переезжал с ней с берегов старого Тира в Колхиду, возил ее даже в страну, где по словам старого Геродота — беспрестанно падающий пух закрывает мир от людей; ничто не помогло против хронической скуки. Но наконец нашлось развлечение, которое подействовало. Где-то над озером Белых коней находился дворец царька. Там стонали в цепях толпы военнопленных. Ежедневно перед ней ставили одного пленника. Она до тех пор смотрела на него, смотрела, смотрела, пока не умертвит взглядом. Надо вам знать, что существует взгляд, который убивает. В средние века эту силу взгляда символизировал Василиск. Добавление к легенде, гласящей, что Василиск может быть побежден только собственным отраженным взглядом, означает, что нечувствительность к этому взгляду отнимает от него силу и обращает ее на убийцу.

В точности не знаю, что случилось потом с каштеляншей; если не ошибаюсь, ее видели при дворе Франциска I; наконец, она попала в Париж, когда воеводиц кончал там свое воспитание под руководством какого-то шалопая, и вышла за него замуж… Глаза ее, глаза Василиска, ее мания, — продолжал доктор с самым серьезным видом. — Она их испытывает на всех, обладают ли той же силой, что и раньше. На мужа уже не действуют, но на новичков! Хочешь победить? — спросил Яна.

— Победить, то есть забыть, — сказал Ян; — другой победы эта борьба не стоит.

— Нет, надо ее исправить. Дам тебе талисман.

Он указал на Ягусю, а та покраснела со стыда и повернулась, грозя отцу.

Доктор расхохотался. Подали чай в небольших китайских чашечках на изящном лакированном подносе. Все здесь было фантастично, странно, красиво и совершенно неожиданно.

Фантазус ходил по комнате в прекрасном настроении.

— Чувствую, — сказал он, — будет буря. Это меня очень радует: по крайней мере, несколько нашумит и освежит воздух; хорошая погода наскучивает.

— А! Буря! Буря! — воскликнула Ягуся, подбегая к окну. — Я так ее боюсь! Вероятно, не буду спать всю ночь!

— О, не сегодня еще будет буря, — через три дня в полдень.

— Откуда же ты знаешь?

— Падающие звезды, то есть то, что вы называете этим именем, падают уже несколько вечеров в стороне, где собирается буря. Это ее посланные, которые идут за ней и вернутся с громами.

Пока доктор разговаривал с Мамоничем, Ян опять подошел к Ягусе. В тихой беседе с ней он находил покой, ему было легче; возвращалась свобода и веселье прежних дней, уменьшалось страдание. Сердце опять билось в груди, но иначе, совсем иначе, чем в то время, когда его разжигала Эльвира своим дьявольским взглядом. То впечатление было адским желанием, это — небесным блаженством и покоем.

— Помнишь голубя? — спросил ее тихо.

— О, как же! — ответила она. — Три дня спустя после твоего ухода голубь из моих рук улетел на твое окошко, но там его поймала и убила Мариетта. Я долго его оплакивала. Потом мы переехали на другую квартиру. Старик Батрани, я часто видела, приходил в твою комнатку и задумчиво, спрятав лицо в руки, не знаю — плакал или горько задумывался. Иногда сынок садился ему на колени и они ласкали друг друга, пока их не гнала Мариетта из этого ненавистного ей уголка. Вскоре, я слышала об этом от соседей, усталый старик-художник перестал совершенно говорить. В течение нескольких месяцев никто не мог слова от него добиться, даже любимые дети; наконец, он умер. Его смерть была, может быть, ужаснее жизни: умирающий, сброшенный с постелью на пол, видел, как жена везде искала после него денег, как собирала вещи и, не гладя даже на него, добивала его проклятиями и криком. На похороны не разрешили пойти даже детям. Старшего сына мать заперла на ключ; ребенок выскочил в окно и побежал за гробом босиком, в одной рубашке. Весь город плакал, глядя на это; мать высекла его розгами.