Сфера влияния

— Гм, да, эта фраза говорит сама за себя. Но разве можно забыть эту радость — Ланглэ, вопящий по телефону на Сованьяка в Ханое — своего лучшего офицера. Теперь… важно помнить… очень юные офицеры, просто мальчишки, взвалили на себя всю нагрузку. Командовали взводом. А это были собравшиеся из десятков разбитых соединений обломки крушения батальона, — испанские анархисты и марокканские бандиты. Фокс, ле Паж, Пичели — сущие дети! Эти дети, — он выбил трубку, — вписали блестящую страницу в нашу историю, чем мы можем чрезвычайно гордиться. Победить и немцев, и югославов, и вьетнамцев — такой винегрет! Не все из этих мальчишек могли быть такими, как Маковяк. Вы слышали историю о нем?

— Нет.

— Он был младшим лейтенантом — последним из покинувших На-Сан, еще один укрепленный лагерь на высокогорье. Это было до Дьенбьенфу. Его подобрал какой-то лесоруб и доставил обратно в Ханой. Там его спросил один из репортеров, что бы он стал делать, если бы лесоруб не наткнулся на него — только представьте себе, сотни километров джунглей, наводненных вьетнамцами. «Я бы дошел пешком», — ответил этот мальчишка. Это, конечно, только фраза. Мальчик имел в виду, что у него была «барака». Это арабское слово означает ауру везения и непобедимости. Наступил момент капитуляции при Дьенбьенфу. Все мы голодные, понурые, изнуренные, измученные. Руки связаны за спиной телефонным шнуром. Маковяк дезертировал. И вернулся.

Генерал курил свою трубку, Ван дер Вальк — свою сигару.

— Так вот, ничто не связывало этих людей, собравшихся из двадцати разных подразделений, кроме доверия — друг другу — и правды. Многие были убиты, многие погибли от ран, или усталости, или дизентерии во время марша в лагеря. Некоторые, уничтожая свои последние боеприпасы, вступали в борьбу. Некоторые, оглушенные взрывами артиллерийских снарядов, очнувшись, оказывались, окровавленные и заваленные мусором, в руках вьетнамцев. Никто не сдался. Никто. Один дезертировал — Лафорэ. Бедолага. Если посмотреть на него с сегодняшних позиций, то, что случилось с ним, было самой большой неудачей. Ему пришлось пережить такой ад, хуже не придумаешь. Понимаете, мы имели друг друга… и вьетнамцев. Он не имел ничего, даже самого себя.

— Что же все-таки с ним случилось?

— Мы сами не знаем — и он никогда не рассказывал. Но, восстанавливая все задним числом, можно представить следующее. Я должен нарисовать это вам… Вы знакомы, возможно, с обычным расположением лагеря?

— Очень приблизительно.

— Ага. Здесь — центральный узел лагеря, кучка небольших холмов. По центру протекает река — Нам-Юм. Здесь, слева — «Гюгет». С другой стороны, справа, «Эльян». Взлетная полоса здесь, в центре. А вокруг — вьетнамцы, которые все ближе с каждым днем. Вначале, когда считалось, что войска смогут маневрировать, там были отдаленные укрепленные посты. На расстоянии нескольких километров. «Изабель», которая находилась к югу, была тут же отрезана. К северо-востоку, довольно изолированно, на холме — «Беатрис». Это было самое уязвимое место, поэтому его охранял легион. Здесь, к северу над взлетной полосой, на гребне — «Габриэль».

Было решено, что «Габриэль» удерживается войсками не слишком надежно. Так что их передвинули на более сильные позиции — в лучшие природные условия. Два полных защитных кольца, которые прикрывала артиллерия, и контратаковать их можно было, только прорвавшись вдоль взлетно-посадочной полосы. Правильно?

Ван дер Вальк следил за его руками. Положив листок бумаги на сафьяновую книгу записей, генерал быстро чертил по нему карандашом. Рисунок лежал таким образом, что Ван дер Вальк, который сидел по другую сторону стола, видел все вверх ногами, но это нисколько не мешало. Он мог представить себе эти руки, работающие на маленькой парусной шлюпке с той же проворностью, невзирая на поцарапанную ладонь или сломанный ноготь, иногда неловкие от недостатка практики, но всегда решительные. Эти руки могли выдернуть чеку и бросить гранату с той же автоматической легкостью, с какой они снимали колпачок с золотой авторучки.

— 13 марта была атакована «Беатрис», с жестокостью и стремительностью, которые потрясли нас всех. Да, даже нас, находившихся в центральном секторе. Легион, а это был 313-й, был разбит на месте через пару часов, а наша артиллерия оказалась довольно беспомощной. От этой первой атаки Дьенбьенфу так никогда и не оправился. Это сломало Пиро, командира артиллерии. Это сломало Кастри…