Сфера влияния

— Нет. Но осмелюсь утверждать, что мы это выясним. Что вы хотите заказать? Утку?

— Что-нибудь, фаршированное каштанами.

— Строго говоря, — сказал коричневый человек, набив рот каштанами, — они должны будут ответить на ваши вопросы. Вы офицер полиции при исполнении служебных обязанностей, и они были глубоко благодарны — как и мы, хотя я этого не говорю, — что вы не затеяли всякую официальную канитель, прося здешний магистрат создать следственную комиссию, направить досье назад для добавочной информации и прочее.

«Да, — подумал Ван дер Вальк, — может быть, все эти чиновники в Гааге не так уж глупы, как мы думаем».

— С кем вы там встречались… со стариком Вуазеном? Я так и думал. Я не настолько нахален, чтобы спросить, что вы узнали от него, а он, в отличие от этого старого лгуна Мари, не будет звонить мне и все рассказывать! Но мне было бы интересно услышать, что вы собираетесь делать дальше.

— Поскольку я не надеюсь перемещаться по Парижу оставленным без внимания несколькими вашими жалкими информаторами, — сказал Ван дер Вальк любезно, — я взял адрес одного бригадного генерала на улице Сент-Доминик.

— Правда?

— Вас это удивляет?

— Удивляет. Это вам не какой-нибудь недожаренный бифштекс, который лежит на вашей тарелке… это — котлета из живого льва.

— Мне нужно посмотреть расписание этих проклятых поездов.

— В этом нет необходимости. Позвольте мне помочь вам добраться туда.

— То есть?

— Я могу посадить вас на военный самолет, и потом вам не придется прыгать с парашютом. Вы сможете оказаться в центре Парижа через два часа… Выпейте кофейку.  

Глава 16

 Арлетт с беспокойством ждала новостей. Она всегда нервничала, когда муж уезжал, но, разумеется, держала себя в руках. Как можно быть женой полицейского и говорить: «Постарайся питаться регулярно и не слишком много пить»? Даже тогда, когда его принесли без половины внутренностей с голого склона горы вблизи Сен-Жан-де-Люз, где его чуть не разорвало надвое выстрелом из крупнокалиберной винтовки, она не испытала такого сильного шока, какой могла бы от себя ожидать; она так давно была готова к чему-то подобному, что скорее восприняла это с облегчением! Молодая нервная жена, по ночам сидевшая одна в скрипучем доме и вздрагивавшая при каждом звуке, она научилась беспощадно подавлять свой страх. Теперь, постарев, она позволяла себе время от времени немного суетиться. Но сейчас все было по-другому.

Можно было уважать и соблюдать давно установленные правила, как, например, никогда не задавать никаких вопросов и никогда не обсуждать дома служебные дела, но после двадцати лет брака сама собой возникала некая телепатическая связь, и Арлетт мгновенно определяла, был ли муж напуган, сбит с толку, измучен или расстроен. А на этот раз она была в полной растерянности. И показала это ему и себе своей глупой истерикой. Только потому, что она стала помехой ему в далеком 1957 году…

У нее не было ни плана, ни стратегии. Все так внезапно свалилось на нее, что ей приходилось отбивать удары, не имея времени организовать контратаку. С того момента, как она инстинктивно поняла, что Эстер была в Дьенбьенфу, Арлетт почувствовала, что отождествляет себя с ней, словно она сама была Эстер… Нет, она не могла постичь этого, она запуталась, потеряла равновесие, ей отказал здравый смысл. Ее мысли были, как и она сама, заняты пустяками и не давали ничего делать правильно.

— Это ничего не даст, — сказал он тогда в аэропорту. — Одна морока только.

Она хотела быть поддержкой и опорой, но, естественно, сумела сказать только что-то идиотское:

— Но у нее было яркое прошлое. Интереснее всего было бы проследить его страницу за страницей.

— Бедняжка моя, ты опять начиталась разных детективных историй. Это будет столь же скучно и неинтересно, как в ресторане в первый день Нового года. Ведерки для льда, полные теплой воды, в которой плавают увядшие цветы и окурки сигарет. По колено рваных бумажных лент на полу, и ужасное зловоние.

— О, ты слишком мрачно смотришь на жизнь.

— Нет-нет. Омерзительные жалкие людишки, испуганные, потревоженные, встречаются вновь.

Она приползла домой, чувствуя себя на грани самоубийства!

Его телефонный звонок не помог. Пьяным и немного странным голосом он говорил с ней из Марселя, а на заднем плане слышался веселый — как ему казалось — голос Жан-Мишеля и голос Клаудин, такой необычно враждебный и резкий, что у Арлетт заныли зубы. Нельзя сказать, что они были пьяны, но все звучало довольно глупо. Он сделал что-то очень глупое или очень умное — или и то и другое вместе, — она не поняла, что именно и зачем. Она вообще ничего не могла понять. А теперь он звонил из Парижа, страшно подавленный, и побывал не где-нибудь, а в Клермон-Ферране, и дела его становились все хуже и хуже, насколько она могла догадаться…