Официант усадил его за усыпанный хлебными крошками столик, за которым два журналиста все еще пили кофе, объяснив, что столик для одного найти невозможно по причине большого скопления народа. Н-да, Анн-Мари, несомненно, заполучила бы столик в единоличное пользование… Но это не имело значения. Он может с пользой побеседовать с ними. Как и всем, им наверняка нравится объяснять что-то несведущему новичку. Да и нет нужды представляться, ведь это так, ни к чему не обязывающая болтовня за завтраком.
— Она, конечно, непобедимая слаломистка — просто потому, что у нее самое подходящее для этого сложение: она не слишком тяжелая, но и не слишком невесомая.
— Пожалуйста, объясните мне, в чем суть этого вида спорта? — с набитым ртом попросил Ван дер Вальк. — Просто лавировать между флажками — по-моему, это как-то скучно и прямолинейно.
— Нет, нет, все совсем наоборот, — с энтузиазмом возразил один. Он сдвинул кофейные чашки и высыпал на стол из сахарницы ее содержимое. — Предположим, это склон, так… покрытый снегом. Но без всяких выбоин и кочек, ровный со всех сторон. Чтобы спуститься по нему, нужно обладать определенным набором знаний и некоторой сноровкой. Спортсмен вылетает из ворот, вот отсюда, и стремительно несется вниз, так, чуть отклоняется вправо, в следующих воротах, это рискованно, резко поворачивает налево… вот так… чтобы не терять преимущества, надо точно соизмерять свой вес и скорость… здесь — следующие ворота и новый поворот направо. Очень важна точность: всего лишних пять сантиметров в сторону — и ваши лыжи могут попасть в какую-нибудь ямку, а скорость очень большая, и нельзя терять ритм. Это чертовски сложно.
— А ритм изменяется, — решил не упускать возможности щегольнуть своими знаниями другой, — пролеты между воротами становятся другой протяженности, кажется, ворота довольно далеко друг от друга, но когда несешься по склону и проскакиваешь сквозь них, то серпантин становится более сжатым, где ворота стоят друг от друга на расстоянии трех-четырех метров вместо десяти — двенадцати, и спортсмен, который сначала танцевал танго, начинает танцевать твист.
— Цыпленка или телячью котлету? — спросил официант, составляя кофейные чашки на поднос.
— Телятину. — Знал он этих цыплят, худосочных и жестких, одинаковых во всех отелях, словно их на одном конвейере собирали…
— Пошли, Гарри, — не забудь о барышнях.
— Немного подождать никогда не вредно, — отмахнулся Гарри.
— Хорошенькие спортсменки, — объяснил другой, — норвежки. Мы учим их слалому, а они нас прыжкам с трамплина.
— Большой слалом — интервал тридцать метров, — добавил Гарри. — До свидания.
Н-да, слаломная трасса Анн-Мари явно была спланирована как-то хитро. Почему она изменила линию поведения? Почему она вдруг, так неожиданно, прилетела в Инсбрук? Почему она начала мешать ему и стала уговаривать оставить это дело, хотя сначала, там, в Амстердаме, ничего против не имела?
Да, Канизиус говорил с ней. Очевидно — и это нормально, Канизиус позвонил ей и обнадежил ее: у нас есть новости о нем, не волнуйтесь, что бы ни беспокоило его, мы это выясним… Нет, скорее всего, это было не так. Канизиус сделал какие-то злобные намеки по поводу того, что Жан-Клод уехал в Инсбрук с хорошенькой молодой немкой, и сказал что-то, что глубоко задело женщину. И Ван дер Вальк не был уверен, что ее действиями руководила тривиальная ревность.
Должно быть, сообщение Канизиуса шокировало ее. Он вспомнил ее слова: «Я единственная женщина, которая что-то значит для него». Да и та маленькая вспышка гнева, когда они пили кофе… нет, она не была наигранной. Но была ли это только ревность? Он не был уверен в этом. Слишком резко она изменила линию поведения, начиная препятствовать ему. «Я не могу с уверенностью сказать, он это был или нет». Что плохого случилось бы, если бы он встретился с Жан-Клодом, поговорил с ним и отправил его юную подружку домой, к маме? Совершенно точно, Анн-Мари не стала бы протестовать против этого!
Связано ли как-то ее поведение с Канизиусом? Он что-то сказал, или намекнул, или высказал какое-то предположение в недоброжелательной форме?
Ван дер Вальк этого не знал. Прежде чем отправиться спать, он пошел позвонить собственной жене.