После Таниной петиции Мэй немножко посидела — очень собранная, очень самоосознанная: она, вероятно, завела себе могущественных врагов в Гватемале, и это видели тысячи зрителей «ВидДали». Самоосознание ее росло, она отчетливо ощущала свою власть. Она решила сходить в уборную, умыться холодной водой, заодно ноги поразмять, а когда зашла в туалет, зажужжал телефон. Номер абонента скрыт.
— Алло?
— Это я. Кальден.
— Ты где был?
— Теперь все сложно. Камеры везде.
— Ты же не шпион, правда?
— Сама ведь понимаешь, что нет.
— А Энни думает, ты шпион.
— Я хочу тебя увидеть.
— Я в туалете.
— Знаю.
— Знаешь?
— «Сферический поиск», «ВидДали»… Нетрудно найти.
—
— Сейчас приду. Никуда не уходи.
— Нет. Нет.
— Мне нужно тебя увидеть. Не уходи никуда.
— Нет. Давай потом. В «Новом Царстве» тусовка. Фолковый открытый микрофон. Безопасное место у всех на виду.
— Нет уж. Я не могу так.
— Тебе сюда нельзя.
— Можно, и я сейчас буду.
И повесил трубку.
Мэй глянула в сумочку. Презерватив есть. И она осталась. Зашла в дальнюю кабинку и стала ждать. Понимала, что это немудро. Неправильно по миллиону причин. Нельзя будет рассказать Энни. Энни одобрит почти любые плотские утехи, но не здесь, не на работе в туалете. Мэй принимает неразумное решение, оно плохо отразится на Энни. Мэй следила за часами. Прошло две минуты, а она все стоит в кабинке, ждет мужчину, хотя знакома с ним только шапочно, и он, похоже, хочет лишь дрючить ее в максимально странной обстановке. Ну и почему она здесь? Потому что она этого хочет. Хочет, чтоб он отымел ее в туалете, хочет понимать, что ее отымели в туалете, на работе, и что знать об этом будут только они двое. Что ж она так тянется к этой блестящей безделушке? Открылась дверь, затем щелкнул замок на двери. Мэй и не знала, что там есть замок. Потом широкий шаг Кальдена. Шаги замерли у кабинок — что-то грозно заскрипело, заскрежетали стальные болты. Мэй уловила тень наверху, задрала голову и увидела, как он спускается к ней. Кальден забрался на высокую стенку и переполз по верху. Мэй спиной почувствовала, как он проскользнул в кабинку. Лопатки обдало его жаром, дыхание обожгло шею.
— Ты что творишь? — спросила Мэй.
Его губы раскрылись, язык нырнул ей в ухо. Она ахнула и прижалась к нему. Его руки легли ей на живот, скользнули по талии, спустились к бедрам, стиснули. Она протолкнула их внутрь и вверх; в мозгу шла битва, и наконец Мэй отвоевала себе право на все это. Ей двадцать четыре, если она сейчас так не поступит — вот именно
— Мэй, — прошептал он. — Хватит думать.
— Я не буду.
— И закрой глаза. Воображай, что я с тобой делаю.
Его рот прижался к ее шее, целовал, лизал, а руки возились с юбкой и трусами. Он стащил и то и другое, бросил на пол, притянул Мэй к себе, мигом наполнил до краев.
— Мэй, — сказал он, когда она рванулась к нему — он держал ее и вошел так глубоко, что достал до сердца. — Мэй, — сказал он, а она упиралась руками в стены, словно отталкивая от них двоих весь мир.
Она кончила, вскрикнув, и он тоже кончил, молча содрогаясь. И они тут же тихонько засмеялись, понимая, что это было безрассудство, они поставили под угрозу свою карьеру, пора уходить. Он развернул ее к себе и поцеловал в губы, не закрывая глаз, глядя изумленно и лукаво.
— Пока, — сказал он, и она лишь помахала, а его фигура снова взлетела позади нее, взобралась на стенку, ушла.
И поскольку у двери он задержался, отпирая замок, поскольку она заподозрила, что, может, больше никогда его не увидит, Мэй нащупала телефон, выставила его над дверцей и сфотографировала, не зная, удалось ли хоть что-то запечатлеть. Глянула на фотку — только правая рука, от локтя до кончиков пальцев, а в остальном он уже исчез.
Зачем врать Энни? Мэй спрашивала себя, не зная ответа, но зная, что соврет. Оклемавшись, она вернулась к столу и тотчас, не в силах остановиться, написала Энни, которая летела в Европу или уже над Европой. «И снова с седым», — сообщила Мэй. Само упоминание приведет к вранью, по мелочи и по-крупному, и в те минуты, что разделяли отправку сообщения и неизбежный ответ Энни, Мэй размышляла, сколько скрывать и почему.
Наконец Энни отозвалась: «Хочу знать все и сейчас же. Я в Лондоне с какими-то шестерками из парламента. По-моему, один достал монокль. Отвлеки меня».
Раздумывая, до какой степени посвящать Энни, Мэй подразнила ее деталями: «В туалете».
Энни ответила тотчас:
«Со стариком? В туалете? Вы подгузник меняли?»
«Нет. В кабинке. И он СИЛЕН».
Позади кто-то окликнул Мэй по имени. Она обернулась — Джина и ее широченная нервная улыбка.
— Найдется секундочка?
Мэй попыталась было повернуть монитор, где вела беседу с Энни, но Джина уже увидела.
— С Энни разговариваешь? — поинтересовалась она. — Вы прямо не разлей вода, а?
Мэй кивнула, повернула экран, и глаза у Джины погасли.
— Удобно сейчас послушать про Коэффициент Конвертации и Чистую Розницу?
Мэй напрочь забыла, что Джина должна была показать ей очередной уровень.
— Конечно, — сказала Мэй.