Но бей на это не согласился; руки мне связали, и мы поехали в город. Я ехал верхом на осле; Саали, вооруженный моим оружием, шел около меня, а бей сам ехал за нами на коне шагом.
Встречные люди кланялись бею, и с иными он останавливался и разговаривал, хвастаясь, что поймал меня.
Одним он говорил так:
– Вот везу в Порту одного из этих злодеев, которые у Никифора дочь увезли. Вот беспорядок у нас в Крите какой!
А другим говорил:
– Это я к паше везу его; он из тех сфакиотов, которые девиц из домов похищают. Хорошо бы повесить его для страха другим. Сегодня они из христианского дома девушку увезли; а что же они завтра в нашем доме готовы сделать!
Почти все, и христиане, и турки, с которыми Ариф-бей говорил, хвалили его и льстили ему: «Так, бей-эффенди мой! так их надо! будь жив и здоров!»
И я думал опять, что я как сирота на этом свете и что меня ни у нас наверху, ни здесь внизу никто, даже вот… никто – кроме маленькой Икбаль не жалеет!.. Маленькое дитя, как оно меня спасет и утешит?
Под самым городом Ариф-бей поздоровался еще и заговорил с одним старым турком, Ахмедом, который продавал баранки. Этот старик Ахмед всегда почти сидел или лежал у дороги под стенкой и около него лоток с баранками. Много он ходить не любил. Ноги у него были длинные-предлинные, сухие, босые и чорные. И он вытягивал их лежа на самую дорогу, так что народ должен был иногда обходить их… Мне кажется, он для кареты самого паши не отодвинул бы их. Один только этот Ахмед Ариф-бея не похвалил за то, что он меня поймал.
Бей поздоровался с ним, и старик так полюбопытствовал посмотреть на меня, что даже встал, подошел к нам и спросил:
– Это кто такой и куда ты его везешь? Ариф-бей опять свое хвастовство.
– Это из тех сфакиотов… Я его так, я его этак!.. Но Ахмеду эта история не понравилась, и он с пренебрежением сказал:
– Удивляюсь я! Какая тебе нужда – это Никифорове дело!.. Один неверный у другого неверного дочь силой взял! Не все ли нам с тобой равно, что свинья ест собаку или что собака ест свинью!
И ушел от нас.
Так мы приехали в город; бей отдал меня под присмотр офицеру в караульню, а сам поехал к паше. Саали остался со мной в караульне; ему все еще было жалко меня оставить и он поэтому не уходил от меня долго. Потом собрался уходить. Говорит мне: «Прощай, Янаки!»
Я сказал ему тоже «прощай» и просил его известить моего благодетеля доктора Вафиди, что меня схватили, и Саали обещал тотчас зайти к нему.
Тогда я вдруг вспомнил, что я все деньги мои отдал маленькой Икбаль и что у меня теперь ничего с собою нет, и говорю Саали: «Саали, у тебя мои деньги, которые я твоей дочери завещал, если умру. Теперь, когда помиловал меня Бог, они мне нужны…» Деньги были с ним. Он достал их и отвечает:
– Конечно, тебя Бог помиловал… а не грех тебе будет их назад у моей дочки взять?..
Мне стало жалко и денег, и девочки и его самого… И я не знал, что мне делать… Саали вынул деньги, и лицо его стало очень печально. Я взял их и держал их в руке. Потом подумал: «Как же я буду без денег в тюрьме? с деньгами везде облегчение». А с другой стороны,
АРГИРО
ЯНИ,
Аригиро
ЯНИ. – Вот теперь мы получили много денег, слава Богу, отчего же не послать, как ты думаешь? Я пошлю.
АРГИРО,
XVIII
ЯНИ
Чауш, который вел меня, был сердитый. Дорогой он спросил меня: «Как это ты сделал, что