Сезон прогулок босиком

Слева, где прежде был ресторан, из стены торчала пристройка, врезавшаяся в боковую лужайку и склон, по которому Мишель каталась ребенком. Справа, словно бородавка, примостилось яркое и кричащее недоразумение с витринами, где была выставлена обычная островная дребедень – куколки и маяки, ветряные колокольчики и мелкие витражи.

– Там теперь сувенирная лавка? – спросила она, вернее, прорычала.

Дамарис пожала плечами и вздохнула:

– Это была идея твоей матушки. Или, может, Карли. Не знаю, не слышала их разговоров. Они как птички. Чирикали, щебетали, ничего не понять.

Маленькие, но сильные руки Дамарис схватили ее за локоть.

– Не переживай из-за этого. Ты теперь дома, и это самое главное. – Она озабоченно поджала губы. – Ты слишком худая. Погляди на себя. Кожа да кости.

– Это из-за госпиталя, – призналась Мишель. – Ничего так не лишает тебя аппетита, как попавшая в бедро пуля.

Краешком глаза она уловила трепет крыльев. Вот они: неизменные журавли кружили над серыми водами Пьюджет-Саунда. Эти птицы привлекали на остров туристов и орнитологов. Люди почему-то находят их интересными. Что до Мишель, то она никогда их не любила. Когда ей было восемь, она то и дело становилась жертвой журавлиного помета. То ли ей просто не везло, то ли это был птичий заговор. В любом случае если раньше она была равнодушна к журавлям, то с тех пор возненавидела их. Ей до сих пор хотелось, чтобы они исчезли с острова.

Она снова посмотрела на отель, и сердце защемило от разочарования. Зачем так изуродовали красивую постройку? Матери не стоило этого делать.

«Впрочем, едва ли это вина матери, – сказала себе Мишель. – Тут подсуетилась Карли, это точно».

– Заходи в дом, – сказала Дамарис, подходя к крыльцу. – Сейчас пойдет дождь, а я хочу тебя покормить.

Мишель постепенно успокаивалась. Что ж, по крайней мере, Дамарис такая, как и была, – приветливая и добрая; ей всегда нужно накормить всех вокруг. На нее можно положиться.

Она шла рядом с низенькой поварихой. Ей хотелось опереться на трость, но она категорически запрещала себе проявлять слабость. Не та ситуация. Сейчас она не знала, чего ей еще ждать, каких сюрпризов. А в ее мире было так: если ты не знаешь, что тебя ждет, значит, ты в опасности.

Да уж, мрачно подумала она, это замечательный результат ее многократных командировок в Ирак и Афганистан. Помимо нескончаемых и изматывающих ночных кошмаров, неожиданных вспышек гнева и миленького тика, который появлялся время от времени под левым глазом.

Она-то, дура, убеждала себя, что все станет о’кей в ту же секунду, как только она увидит отель. Что достаточно будет вернуться домой. Конечно, она понимала, что это самообман, но надежда все-таки жила. Теперь надежда съежилась и сдохла, оставив ей лишь боль в бедре и отчаянное желание вернуться назад, в прошлое. Чтобы ей снова было десять лет и она забралась бы на колени к папе и почувствовала, как его сильные руки обнимают ее, прогоняя все горести.

– Мишель? – В голосе Дамарис звучало беспокойство.

– Все нормально, – солгала она и улыбнулась. – А если не веришь, скажу тебе, что я планирую вскоре поправиться. Такой ответ тебя устроит?

– Только если ты пообещаешь мне усиленно питаться.

– Пока пузо не лопнет.

В волосах Дамарис появилась седина, совсем чуточку, а возле глаз прибавилось морщинок, но в остальном она совсем прежняя. Ладно, и то хорошо. Мишель искала хоть что-то, что она могла бы узнать. «Даже в саду стало все по-другому», – подумала она и остановилась перед яркими цветами, шевелившимися под ветерком.

Их оттенки складывались в веселый узор, он обрамлял лужайку, тянулся к дому, огибал его. Цветы все были разные, и они будто что-то искали, неизвестно что, но очень настойчиво. Их яркость била по ее измученным нервам, они словно кричали ей что-то, и Мишель хотелось закрыть глаза и заткнуть уши.

Перед ступеньками веранды ее внимание снова вернулось к отелю. Она собралась с силами, чтобы справиться с огнем, который обожжет ее бедро и ногу и сменится тошнотой и потом.

Она поставила правую ногу на первую ступеньку, подняла левую. Готовность к пламени не сделала его менее обжигающим. Боль разрывала ее, заставляла взмолиться о пощаде или хотя бы остановиться. Столько переделок в отеле, но почему же тут не позаботились о пандусе?

Добравшись до верха, она покрылась холодным, липким потом, а ее ноги дрожали. Если бы она что-нибудь поела утром, ее бы стошнило. Ничего себе – элегантное возвращение домой. Карие глаза Дамарис пристально, с тревогой наблюдали за ней.

– Ты подумала о матери? – спросила она спокойно, словно ответ ей и не был нужен. – Я знаю, что вы с ней никогда не ладили, но все равно, ведь она умерла. Не осуждай себя за то, что ты не приехала на похороны.

– Я и не осуждаю, – выдавила из себя Мишель сквозь стиснутые зубы. Огнестрельное ранение – лучшее из оправданий.

Еще несколько вдохов и выдохов – и боль немного стихла, ее можно было терпеть. Мишель кое-как смогла выпрямиться. Это позволило ей заметить, что мебель на веранде была новая, как и перила. Мать явно свободно распоряжалась доходами от отеля.