Съевшие яблоко

К этому времени уцелевших участников драки уже затолкали в кузов УАЗа. Те особо не сопротивлялись, понимая что к чему.

Сестричка и фельдшер с помощью ментов потащили Рустика в "Форд-транзит" скорой. Второй пострадавший, держась за порезы грязными руками, ковылял туда же своим ходом. И ребят следом за ними тоже вытряхнули на ослепительный в свете уличных фонарей снег, а потом затолкали на заднее сиденье "Лады". На водительское место уселся молоденький парнишка с прыщавым лицом. Движок затарахтел громче, и машина тронулась с места. Стоявшая рядом скорая взвыла сиреной и, тяжело съехав с поребрика, покатила в противоположную сторону.

В "Ладе" было натоплено, вонюче и жарко, но Лизу трясло. Она не знала, что такое адреналин, но знала, что такое страх. И ей было страшно.

За время короткого пути до отделения она несколько раз косилась на Никиту, но тот и сам сидел бледный с вытаращенными глазами, будто не понимал: как он мог оказаться в этой машине? И на Лизу не оборачивался.

— Вылазьте, — прыщавый парнишка-полицейский после теплой машины зябко кутался в бушлат, переступая с ноги на ногу. Открывая дверь он со всей силы дернул, размыкая заедающий замок и сварливо поторопил, — шевелитесь.

Грубо запихнул потерявшихся, спотыкающихся ребят в старую ободранную дверь, над которой висела пыльная лампа с надписью "ПОЛИЦИЯ".

Внутри отделение выглядело паршиво. Слабые лампы освещали мутное стекло, отгораживающее дежурного и стулья у стен — старые и не одинаковые. Стены пестрели пыльными плакатами.

Пахло в отделении тоже скверно: скукой. Потом и старыми газетами.

— Посторонись, посторонись!

Парень в бушлате за шиворот оттащил ребят от выхода, и в дверь ввалились полицейские, толкавшие перед собой задержанных. Мужиков пихали в спину, заставив скрестить руки за затылком. Все матерились: и задержанные и менты. Несколько секунд и за ними захлопнули самую дальнюю по коридору дверь. — Теперь проходи! — парень тычком затолкнул ребят в первый по левую сторону кабинет — дверь оставил открытой. И махнул рукой:

— Сядьте там. И чтобы тихо!

Следующие полчаса о подростках не вспоминали.

Кабинет был крошечный, оклеенный старыми обоями и такими же стенгазетами, как и в коридоре. За забранными решётками окнами зияла чернота. Висящие на стене часы отсчитывали секунды: тик-тик-тик…

Лиза сжалась на своем стуле, время от времени шмыгая носом и стирая с губ кровь смешанную со слезами. Когда заплакала она не помнила, но сейчас глаза уже были сухими. Тик-тик-тик…

Через открытую дверь ребята слышали приглушенные разговоры, пару раз раздавался звонок телефона. Дежурный лениво гадал кроссворд, сидя на своем месте, недовольно отвечая на звонки, и кипятил чайник, издающий долгий клокочущий звук.

Школьники не знали местного порядка, иначе поняли бы уже, что оформлять их никто не собирается. Свидетелей и без них было некуда девать, а возиться с малолетками — лишние хлопоты. Никита в своей отглаженной школьной форме с наивным детским лицом тоже впечатления взрослого не производил.

Наконец, к ним зашел тот же дежурный, сонный дядька, пузатый как колобок. На поясе у него висела засаленная кобура, из которой виднелся хвостик черного пистолета.

— Лет сколько? — несмотря на ночную вялость он буркнул обвиняющее, в чем чувствовалась въевшаяся привычка.

— Семнадцать, — Никита подобрался, глядя на сержанта.

— Телефон родителей давай, — дядька сел на стул возле стола, но не на "хозяйское" место, а на посетительское. Стул жалобно заскрипел под его весом. — Он потянул носом, утер его тыльной стороной руки.

Никита подавленно молчал.

— Дома мамка ждет? — спросил как-то даже понимающе дядька. Но тут же покачал головой, — один не пойдешь. Хочешь до утра просидеть? — и пригрозил, — просидишь.

Никита поежился. На часах доходило двенадцать — мать и без того уже металась не зная где его искать. И сказал.

Волосатая рука полицейского сделала приговаривающую запись.

— Мне тоже домой можно? — Лиза исподлобья глянула на полицейского.

— Чего? — недослышал дядька.

— Можно… — у Лизы отнялся язык, она вжала голову в плечи и посмотрела в пол, — меня домой… отпустите.

— Тю, домой она захотела, — пузатый сержант покачал головой. Без особого впрочем озлобления, скорее для порядка. — Нашла вон где шляться — девка же. Телефон давай. Отца, матери. Придут, — и как будто делая большое одолжение добавил, — пойдешь домой.

Лицо у Лизы было серое:

— У меня только дядя.

Сержант равнодушно уточнил:

— Мне какое дело. Телефон давай.

— Я не знаю, — девочка уткнулась взглядом в свои тощие колени под пузырящимися колготками.

— Ты мне тут не ври! — воспитательно буркнул дядька. Он что-то записывал и сварливо бубнил себе под нос, — домой она захотела. По кабакам надо меньше шляться! — и уже спокойнее добавил, — домашний телефон есть?

— Есть. Но я не знаю. Я правда не знаю, — Лиза шмыгнула носом. — И сотовый не знаю, он и не говорил. — На этот раз сержант даже не удостоил ее ответом. Девочка посидела, пошмыгала носом, потом робко предложила, — адрес могу сказать.