Съевшие яблоко

Участковая расстегнула пряжку ремня, ослабив удавку на животе, и опустилась на жалобно скрипнувший стул. Рядом уже сидела кислая, сдерживающая зевоту, представительница органов опеки и попечительства. Той не терпелось уйти, но приходилось ждать машину, в доме оставалась дочь потерпевшей — ее надо было забирать.

Сама девочка на взрослых не смотрела, но и в истерике по поводу потери матери не билась. То ли покойница-алкоголичка не вызывала у нее добрых чувств, то ли она не могла плакать при посторонних. Невысокая, худощавая, неряшливо одетая и похожая на шпанистого мальчишку она прятала лицо, надвинув несвежую кепку-бейсболку на самые глаза. И посылала в стену мяч, попеременно отбивая его то руками, то ногами в полосатых носках с дырами на пятках.

Мяч настойчиво и неумолчно колотил по комнате: стена — пол — удар — стена — потолок — удар… бам-бам-бам…

— Он ей отец? — полноватая одышливая соцработница поставила роспись на бланке и взялась за следующий лист.

Бам-бам-бам.

— Да хули, какой отец! — голос Любови Анатольевны зазвенел такой густотой, что ее собеседница вздрогнула — представительница органов опеки не терпела мата, — блядь же блядью, давала направо-налево. Кто поил с тем и еблась. Одна мотня знает от кого рожала.

Бам-бам-бам!

— То есть официально отца нет? — дотошно уточнила соцработница.

— А да хуй его знает, вроде и замужем была. Не помню я, разве всех этих шалашовок упомнишь… — Бам-бам-бам. Участковая коротко повернула голову и рявкнула, — да прекрати ты!

Мяч на секунду замер в ловких руках тринадцатилетней хозяйки. Но она тут же снова пустила его в методичный путь: бам-бам…

Участковая поморщилась, но больше ввязываться не стала.

— Вы тут часто бывали? — работница органов опеки скучала и была не прочь поболтать.

— А хули мне тут бывать? — Анатольевна махнула лопатообразной ладонью — таким рукам могли позавидовать здоровые мужики — и припечатала ею стол, — у меня в одном этом доме три сидельца. Этой ебаной бляди мне не хватало. Если тут каждую шалаву воспитывать — своих детей не увидишь.

Мягкая и интеллигентная работница соц опеки передернулась от мысли, что у бабы-коня имеются муж и дети. А ведь правда имелись.

— Ну вот потому и труп теперь, — будто невзначай вполголоса заметила женщина, но участковая ее не расслышала и потому не обиделась. Вместо этого горячо продолжая:

— Она так-то ничего, работала. Ну мало ли, кто не выпивает?! Бывает за день намотаешься, сама придешь остограммишься, только так и спишь!

Весь этот диалог велся в присутствии тринадцатилетней девочки, едва потерявшей мать, но это никого не смущало. Баба-конь с каким-то даже пониманием пожала плечами:

— А эти пока шары не зальют — тихие. Ну ясное дело, как нажрутся куролесят, ну так контингент такой. Я…

Но тут ее прервали, в дверь заглянул молоденький покрытый прыщами и веснушками водила:

— Вероника Павловна, я подъехал, внизу машина.

— Да-да, Вадик, спасибо, — засуетилась и засобиралась соцработница, обрадовавшись случаю избавиться от словоохотливой собеседницы, которую так неосторожно втянула в разговор.

Участковая тоже поднялась, почти доставая макушкой до люстры, и всем своим массивным телом повернулась к сидящей на продавленной тахте девочке:

— Ты вещи-то собрала?

Та не обернулась. Но Любовь Анатольевна уже отвлеклась и нахмурилась:

— Слушайте, так у них вроде пацан еще был. — И глянув на озадаченное лицо соц работницы, снова водрузила на стол чемодан, распахнула и принялась рыться по отделениям в поисках паспорта потерпевшей. — Да вот, точно был. — Раскрыла, шлепнула по странице пальцем и недоумевающе огляделась по сторонам, — а где? — будто ожидала увидеть еще одного ребенка, смиренно ожидающего в углу. Не увидела и опять глянула на девочку. Но та продолжала действовать на нервы, стуча мячом. И только по скривившимся на мгновение уголкам тонкогубого плотносжатого рта было заметно, что разговор взрослых она слушает. И реагирует.

Женщина из соцопеки поспешно натянула на лицо фальшиво-приторную улыбку и подсела к девочке:

— Тебя как зовут? — и сама удивилась. Десять бланков заполнила, а имя в памяти не отложилось. Впрочем, тут же себя и успокоила: сколько у нее за день тех детей. Того привези — этого отвези, тех оформи. Немудрено запутаться.

Девчонка впервые коротко и зло скосила на нее глаза, но тут же снова отвернулась:

— В бумажках у себя посмотрите.

Мяч продолжил свое монотонное путешествие.

Привычная ко всему женщина сглотнула неприязнь, на секунду задумалась и тут же вспомнила: Лиза. Точно Лиза — Елизавета Станиславовна Романова. И улыбнулась еще добрее:

— Лиза, а где твой брат?

Девчонка поймала мяч, мимолетно выпростав из слишком длинных рукавов худые смуглые руки с ободранными пальцами и костлявыми запястьями и тут же спрятав обратно.

— Вам надо, вы и ищите. — И ловко отбила мяч ногой.

Женщина разочарованно поднялась.

— Может у родственников у кого? — подошла и вполголоса заговорила с участковой, — вы родственников знаете?