Северо-Запад

Он повел ее наверх мимо картин и литографий, семейных снимков и выцветшего дивана в коридоре. Они вошли в маленькую мансарду на самом верху квартиры. Кровать стояла прямо под свесом крыши; Натали все время билась локтем о книжный шкаф. Тома юридической литературы, Толкиен, куча дешевых ужастиков восьмидесятых годов, мемуары бизнесменов и политиков. Она увидела одинокого друга. «В следующий раз – пожар»[62].

– Я думаю, он знал мою бабушку в Париже.

– Хорошая книга.

– Я тебе верю, младший адвокат.

94. Радости именования

Может быть, секс – это вовсе не про тело. Может, это функция языка. Движение сами по себе ограниченны, в твоем распоряжении ограниченное число инструментов и ограниченное число мест, где ты можешь их употреблять, и Родни в техническом смысле ни в коем случае не был дефективным. Он был молчаливым. Тогда как глупые, неуправляемые, раскованные, непристойные байки Фрэнка оказались здесь, в спальне, как нельзя кстати.

95. Посткоитальное

– Он был выходец из Тринидада, жил в Южном Лондоне, работал на железной дороге. Она говорит «машинистом», чтобы произвести впечатление, но это неправда. Охранником. Потом работал где-то в офисе. Она познакомилась с ним в парке. Я его никогда не знал. Харрис. Вообще-то я должен был зваться Фрэнк Харрис. Он умер. Это все.

Даже голый он бахвалился. Натали Блейк маневрировала, пока не заняла позицию сверху и не заглянула ему в глаза. На взрослом лице по-прежнему явно читалось мальчишеское выражение уязвимости, гордыни и страха. Именно эти качества и притягивали ее. «Вернулась в Милан, беременная мной. В семидесятые. Потом в Апулию. Потом в Англию в школу. Это не проблема расти так – это была просто сказка. Я любил школу». Единственный ребенок. Легендарная семья, богатая, хотя и не такая богатая, как когда-то. «Когда-то, давным-давно, каждая порядочная семья в Италии имела газовую плиту “Де Анджелис”…» Никто не знал, что делать с его волосами. Разговорным английским не владел. Опасно красив. Восемь лет.

96. Единственный автор

– Но ты делаешь из меня жертву, а я говорю, что прекрасно жил, а это все были мелочи, я, вообще-то, даже не понимаю, почему мы о них говорим. У тебя все вопросы наводящие. Редкий негроидный итальянец имеет счастливое детство, учит латынь, конец фильма. А потом между тысяча девятьсот восемьдесят седьмым и нашими днями не происходит ничего интересного. – Он театрально поцеловал ее. Может быть, она всегда будет приглядывать за ним, помогать ему становиться настоящей личностью. В конечном счете она ведь сильная! Даже относительная слабость в Колдвелле обращалась в мире во впечатляющую силу. Мир требовал от человека гораздо меньше и имел более простую конструкцию.

97. Nota bene

Натали не дала себе труда подумать, не сделала ли с Франком частная закрытая школа то же самое.

98. Полугодовой юбилей

– Фрэнк, я пошла вниз. Не могу работать, когда телик орет. Можно я возьму «Смита и Хогана»[63]?

– Да. И сожги ее.

– А как ты будешь сдавать этот экзамен?

– Сообразительность.

– Это что такое?

– «MTV Base». Музыкальные клипы – единственная радостная форма современного искусства. Посмотри на эту радость.

Он приподнялся на кровати и ткнул пальцем в танцующую потаскушку в белом спортивном костюме.

– Я был в Апулии, когда он умер. Никто не понял. «Какой-то жирный гангстер? Да и черт с ним!» Так к этому отнеслись. Это даже никакая не музыка, если их послушать.

Все, что он говорил, было великолепно. Ему не хватало только того, что итальянцы называют forza[64], но это обеспечит сама Натали Блейк (см. выше).

99. Фрэнк ищет Ли

Солнце пробилось через жалюзи длинными тенями. Натали Блейк стояла в дверях гостиной; она нервничала, сжимала в руке графин с водкой, готовая залить спиртным любое огорчение. Ли и Фрэнк сидели бок о бок на бабушкином диване. Натали прекрасно видела, что Ли уже миновала стадию гадкого утенка, она стала не долговязая – высокая. Уже не рыжая – каштановая. Период экспериментов закончился. Джинсовая юбка, капюшон, сапожки с оторочкой из искусственного меха, толстое золотое кольцо в каждом ухе. Вернулась к корням. Натали Блейк посмотрела на своего бойфренда Фрэнка Де Анджелиса: он распределял на стеклянной столешнице кривые белые линии, а ее хорошая подруга Ли Ханвелл свернула купюру в двадцать фунтов в тонкую трубочку. Она видела, как внимательно он слушал, что рассказывает Ли о человеке, чье имя в ее произношении звучало как «Ми-шел». Они недавно познакомились на Ивисе. Фрэнк воспринимал задачу серьезно. Он понимал, что невозможно любить Натали Блейк, если ты сначала не полюбил Ли Ханвелл.

– Вот что меня интересует: вы, девушки, вы любите ваших братьев из еврошвали. Разве не так? Это странное совпадение. Нас не так-то уж много. Это соревнование?

– Слушай, чувак: ты и есть еврошваль. Он из Гваделупы! Его отец участвовал в подпольном сопротивлении, в конце концов убежал, и всей семье пришлось бежать. Его отец теперь – привратник в школе в Марселе. Мать – алжирка. Она не умеет ни читать, ни писать.

Фрэнк опустил голову и вытянул губы в шутливо-презрительной гримасе.