Северный полюс

Была и еще одна причина. Если по сравнению с любым другим членом экспедиции Хенсон был для меня более полезен, когда речь шла о путешествии с последним отрядом по полярному льду, то он все же уступал в компетентности белым участникам экспедиции, когда дело шло о возвращении на материк. Если бы Хенсон был отослан обратно с одним из вспомогательных отрядов на большом расстоянии от суши, и если бы он попал в положение, сходное с тем, в каком мы оказались на обратном пути в 1906 году, он и его отряд никогда не добрались бы до суши. Будучи верен мне и со мною преодолевающий на санях бoльшие расстояния, чем кто-либо другой, он не имел дерзания и инициативы Бартлетта, Марвина, Макмиллана или Борупа, и я не считал себя в праве подвергать его опасности и возлагать на него ответственность, с которыми он в силу своей натуры не мог совладать.

Что касается собак, то в большинстве своем это были сильные, крепкие, как кремень, самцы, здоровые, без лишнего жира на теле и, благодаря бережному обращению, в отличной форме, как и люди. Сани, которые мы чинили в тот день, также были в хорошем состоянии. Продовольствия и топлива у нас имелось на сорок дней; в случае нужды, при постепенном использовании собак, пищи могло хватить и на пятьдесят дней.

1 апреля, занимаясь починкой саней, эскимосы время от времени останавливались поесть вареной собачатины: в возвращающемся на материк отряде Бартлетта был излишек собак, и они убили одну из самых слабых, а щепки от разломанных саней использовали как топливо. Это был случай внести разнообразие в пеммикановую диету. Они ели свежее мясо и были довольны. Я хоть и вспоминал голодные времена, когда был рад сырой собачатине, все же не был склонен присоединиться к пиршеству моих смуглых друзей.

Вскоре после полуночи 2 апреля, после нескольких часов глубокого бодрящего сна в тепле и плотного завтрака, я вышел на север продолжать след, велев остальным сворачивать лагерь, запрягать собак и догонять меня. Поднимаясь на торосистую гряду за иглу, я затянул пояс еще на одно отверстие — третье с тех пор, как я покинул сушу 32 дня назад. Все мы, и люди, и собаки, отощали и ходили с плоскими и жесткими, как доски, животами.

До сих пор я намеренно шел позади отрядов, чтобы иметь возможность устранять заминки, подбодрять тех, у кого сломались сани, и следить, чтобы все было в добром походном порядке. Теперь я занял свое настоящее место в авангарде и, как ни старался держать себя в руках, все же, перебираясь через гряду торосов и подставляя грудь чистому морозному воздуху, струившемуся над могучими льдами прямо с полюса, испытывал острейшую радость или даже нечто вроде экзальтации. Чувства эти нисколько не ослабли и после того, как я спрыгнул с торосистой гряды и чуть ли не по пояс ушел в воду — край ледяного поля к северу от нас опустился под давлением торосов, и под слой снега на поверхности просочилась вода. Мои сапоги и меховые штаны не пропускали воды. Она не проникла под одежду, а замерзла прямо на меху, так что я соскоблил сосульки ледовым копьем и нисколько не пострадал от невольного купанья. Я подумал о своей заброшенной ванне на «Рузвельте», в 330 морских милях к югу, и улыбнулся.

Утро выдалось как нарочно для путешествия, ясное и солнечное. Температура держалась на -25° [151], дувший последние дни ветер упал до легкого бриза. Дорога была легче, чем за все предыдущие дни. Мы шли по большим старым ледяным полям, твердым и ровным, с заплатами сапфирно-голубого льда — лужами прошлого лета. Хотя поля эти были окружены громадными грядами торосов до 50 футов высотой, преодолевать торосистые нагромождения было сравнительно нетрудно либо через расщелины в них, либо по пологим склонам огромных сугробов. Яркое солнце, хорошая дорога, если не считать торосов, сознание, что мы наконец-то начали последний этап путешествия, и радость оттого, что я опять иду впереди, — все это действовало на меня, как вино. Казалось, тяжесть лет спала с моих плеч, и я чувствовал себя так, как 15 лет назад, когда шел во главе своего маленького отряда по ледниковому куполу Гренландии, проделывая на лыжах по 20–25 миль изо дня в день, а при броске и по 30–40.

* * *

Должно быть, человек всегда думает о своих первых шагах на избранном поприще, когда чувствует, что его труд подходит к концу. Так и в тот день вид ледяных полей к северу, широких и ровных, сверкающая голубизна неба и морозный ветер — все, за исключением поверхности льда, которая на ледниковом куполе Гренландии представляет собой абсолютно ровную плоскость с прямой линией горизонта, воскрешало в моей памяти переходы тех давно минувших дней.