Северный крест

Впрочем, планам союзников не суждено было сбыться. Из-за Японии. Англичане имели непростительную наивность предполагать, что на Волге окажутся интересы у Японии – богатый ведь кусок земли… И совершенно бесхозный. Но Волга оказалась интересна японцам не больше, чем река Миссисипи или мутный Заир, протекающий в Африке, в Токио на планы англичан даже головы не повернули.

Гораздо больше Японию интересовала, например, Камчатка. Страна восходящего солнца была готова работать своими железными челюстями сколько угодно, лишь бы получить приглянувшийся кусок России.

Но Камчатка приглянулась и Америке. Вообще, Штаты начали с раздражением ощущать, что Япония набрала слишком большую силу и может теперь вздыбить в Тихом океане, где Америка считается единовластной хозяйкой, слишком крупную волну.

Словом, обстановка была неспокойная. Отовсюду валил вонючий черный дым и выплескивался огонь.

– Ситуация изменилась, немцы подписали мир, – сухо заметил Вильсон.

– Не мир, а перемирие.

– Это одно и то же. – Вильсон повысил голос, который сделался скрипучим, каким-то режущим: говорил – будто бумагу кромсал. – Да и наши крейсеры, стоящие в Мурманске, заняты будут в основном охраной английских грузов, находящихся на полуострове. Сил – достаточно.

Мурманск был забит английскими товарами, это Миллер знал. Как знал и другое: местная власть во главе с Юрьевым, бывшим кочегаром, лихим человеком, балагуром и разбойником, сочинявшим, кстати, неплохие стихи, живет с «мурманскими англичанами» довольно сносно, в ладу и согласии, – они не трогают друг друга, стараются помогать; если кто-то в пьяном виде норовит улечься в грязную канаву, не дают этого сделать.

Миллеру, однако, стало понятно и то, что англичане, несмотря на малые свои силы, постараются задержаться на Русском Севере как можно дольше – и совсем не для того, чтобы воевать с большевиками (самого Вильсона и его патронов устраивает любая тамошняя власть, независимо от цвета, красная она или белая или же еще какая-то – полосатая либо клетчатая), цель у англичан другая – установить над Северной областью свой контроль. Причем контроль не только экономический, но и политический.

А так они готовы ужиться с кем угодно, даже с тресочьими душами и оческами-лешими, пригнанными из печорских чащоб, лишь бы им покорно смотрели в рот и с зачарованным видом слушали английскую речь.

Это было грустное открытие. Такая политика могла в конце концов привести к окончательному захвату Северной области.

Десятого января 1919 года Миллер прибыл в Мурманск, где не мешкая пересел на ледокол «Канада». Ледокол взял курс на Архангельск.

Тринадцатого числа – чертову дюжину Евгений Карлович обычно старался избегать, только не всегда это удавалось, – он прибыл в Архангельск, где его встречали высшие чины Северной области. Несмотря на мороз и то, что мундштуки медных труб прилипали к губам музыкантов, оркестр исполнял бравурные мелодии. Музыканты сплевывали на снег лохмотья кожи с окровавленных губ. Председателя Временного правительства Северной области Чайковского в Архангельске не было – он отбыл в Париж.

В голове Евгения Карловича мелькнула усталая мысль о том, что Чайковский попросту сбежал из Архангельска… Вот только почему он это сделал? Кто ответит на этот вопрос? Миллер выбросил сомнения из головы – и без них разламывало череп.

В комнату заглянула Наталья Николаевна, всплеснула руками:

– Боже! Ты здесь? Я и не слышала, как ты пришел. Что же ты не сказал, что появился?

– Ты так хорошо, так вдохновенно играла, что я просто не решился тебе помешать. – Миллер взял ладони жены в свои руки, поочередно поцеловал. Проговорил виновато: – Прости меня.

Со времени их женитьбы прошло много лет, а он продолжал любить эту женщину как в юности, с тем же жаром. Она нежно коснулась пальцами его щеки, улыбнулась понимающе.

– Сегодня повар собирается угостить нас северной семгой свежего посола.

Семга таяла во рту. На столе красовался графин водки с плавающими внутри лимонными корочками. Миллер хоть и не одобрял разные стопочки, рюмочки и вообще крепкие напитки, если их было много, но пару рюмок водки, настоянной на лимонных корках, за обедом мог выпить. Здоровью две стопки повредить никак не могли, а вот настроение поднимали на весь день.

Кроме графинчика на столе было кое-что еще: две бутылки французского вина, белого и красного, в тарелке высилась горкой крупно нарезанная английская консервированная ветчина, мясо – тоже из английских запасов, исландские шпроты, норвежская селедка, а также несколько блюд с продуктами, взятыми на складах у союзников. Только хлеб, лежавший на большом расписном подносе, пшеничный и ржаной, был родным, отечественным, да еще великолепная семга, тающая во рту…

Миллеру сделалось грустно. Не хотел он пить водку, но одну стопку, чтобы поднять себе настроение, придется выпить.

Он придвинул к себе рюмку. Произнес спокойным, чуть хриплым голосом (утром выходил в море – там сильно штормило, дул холодный северный ветер, и генерала просквозило):