Читаем Северный крест полностью

Здесь он также нашёл тугой денежный свёрток, спрятанный за иконами. Этот свёрток был даже больше того, что он взял в первой избе. Значит, и люди здесь жили побогаче. Наверняка в этом доме есть не только бумажные ассигнации — есть настоящие деньги — золотые червонцы. Арсюхино лицо преобразилось, глаза заполыхали жадно. Где может находиться золото — в этом доме, где? Он бросил оценивающий взгляд в одну сторону, потом в другую, в третью.

Обстановка в доме была обычная, без признаков зажиточности. Стол, под окнами, вдоль стен, — лавки, два старых венских стула с облезшим лаком стоят рядом с лавкой, два таких же стула, только новеньких, тёмных, изящных, прислонены к лавке с другой стороны. Печь с широкой чёрной загнеткой. Зев прикрыт железной заслонкой, к которой приклёпана жёлтая латунная ручка.

Как-то Арсюха слышал от одного бывалого человека, что деревенские старухи любят прятать золото в печках. Облюбует себе бабка стеклянный медицинский пузырь с притёртой пробкой и широким горлышком либо обыкновенную пол-литровую банку, сунет в неё монеты и — в печку, за загнетку. Ни один вор не догадается, что клад там. Кроме, конечно, хитрованов, королей воровского мира, которые просчитывают действия таких старух на полтора десятка ходов вперёд.

Себя Арсюха считал хитрованом с хорошо устроенными мозгами. Он поспешно ухватил заслонку за латунную ручку, отбросил в сторону.

Заглянул в тёмное, пахнущее золой и хлебом нутро печи. Глубоко заглянул, даже страшно сделалось; ожидая, когда глаза привыкнут к темноте, вдохнул в себя тёплый воздух, ткнул рукой в одно место — пусто, в другое — тоже пусто, в третье — пусто. Никакой тут кубышки с золотом нет.

Но золото в этой хате имелось, точно имелось, Арсюха чувствовал его своим нутром, «жабрами», кожей... Он отошёл от печи, огляделся. На кровати была пышно взбита перина, в перину вдавлены тяжёлые перьевые подушки, этакой крепостной башенкой, одна подушка на другую.

Арсюха метнулся к кровати, отшвырнул в сторону одну подушку, помял её руками — не прощупается ли где под наволочкой, в мягком курином пухе что-нибудь твёрдое, кубышка, банка либо просто сверок, набитый дорогим металлом. Нет, ничего твёрдого...

Он подтащил к себе вторую подушку, тщательно ощупал её — тоже ничего нет. Была пуста и третья подушка. Арсюха озадаченно выматерился.

Неужели чутьё подводит его? Такого раньше не случалось. Он залез в посудную полку, заглянул в фаянсовую сахарницу, накрытую крышкой, — там только крепкий, порыжевший от времени сахар, наколотый мелкими кусочками. Ничего не оказалось и в берёзовом туеске, и в большой стеклянной банке с солью. Арсюха перевернул банку на один бок, потом — на другой, посмотрел, нет ли внутри чего подозрительного...

Ничего, кроме соли, в банке не было. Арсюха застонал от возбуждения, огляделся вновь. Ну где же золото, где? Он ощущал его ноздрями, корнями волос, кончиками пальцев, ногтями — оно было в этой избе, может быть, даже глядело сейчас на Арсюху, хлопало глазами, стараясь привлечь его внимание, но Арсюха золота не видел. Лишь ощущал его.

Он вновь зашарил глазами по хате, перепрыгивая с одного предмета на другой, задержал взгляд на тяжёлой, отлитой из тёмного стекла лампаде, висевшей перед иконами.

А ведь в лампаде этой можно запросто спрятать три десятка золотых червонцев. И не только червонцев, но и пятнадцатирублёвых монет, желанных, ярких, крупных. У Арсюхи даже губы посвежели, сделались красными, как у девицы, от предчувствия удачи.

Он сдёрнул с цепочки лампаду, выплеснул масло на пол, разочарованно поездил ртом из стороны в сторону: золотых монет в лампаде не было. Отшвырнул пустую лампаду в сторону и вновь заскользил взглядом по пространству. Ну где это золото? Им так здорово пахнет... Оно должно находиться на поверхности... Где оно? Арсюха почувствовал, как в нём всё напряглось, голова налилась чугунным ошпаривающим жаром, на лбу появился пот.

Взгляд его вновь заскользил вокруг. Остановился на тяжёлом, обитом медными обручами сундуке, стоявшем недалеко от кровати. Явно изделие древнее, лет двести ему, не менее. На сундуке висел небольшой, нарядный, с цветными заклёпками замок. Арсюха подскочил к сундуку и что было силы саданул прикладом винтовки по замку, выбил его вместе с петелькой и накинутой на неё плоской медной шлёвкой.

Замок с тихим звоном покатился по полу — он, оказывается, даже не был закрыт, дужка отвалилась, отпрыгнула в сторону. В сундуке лежало праздничное бабье тряпье — платье с вышивками и кружевами, несколько сарафанов. Арсюха стволом винтовки поддел один из сарафанов, откинул его в сторону, потом поддел второй. Также откинул в сторону.

Потом нагнулся и запустил руку в сундук. Пошарил в одном углу, потом во втором, затем, подняв одежду дыбом, залез в третий угол. Когда он нащупал железную, из-под чая, коробку, лицо его радостно вспыхнуло. Он выдернул коробку и захлопнул сундук. Коробку поставил на крышку сундука. «Чай китайский. Из магазина Чурина» — было написано на жестяном поблескивающем яркими красками боку. Арсюха довольно потёр руки.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Русского Севера

Осударева дорога
Осударева дорога

Еще при Петре Великом был задуман водный путь, соединяющий два моря — Белое и Балтийское. Среди дремучих лесов Карелии царь приказал прорубить просеку и протащить волоком посуху суда. В народе так и осталось с тех пор название — Осударева дорога. Михаил Пришвин видел ее незарастающий след и услышал это название во время своего путешествия по Северу. Но вот наступило новое время. Пришли новые люди и стали рыть по старому следу великий водный путь… В книгу также включено одно из самых поэтичных произведений Михаила Пришвина, его «лебединая песня» — повесть-сказка «Корабельная чаща». По словам К.А. Федина, «Корабельная чаща» вобрала в себя все качества, какими обладал Пришвин издавна, все искусство, которое выработал, приобрел он на своем пути, и повесть стала в своем роде кристаллизованной пришвинской прозой еще небывалой насыщенности, объединенной сквозной для произведений Пришвина темой поисков «правды истинной» как о природе, так и о человеке.

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза
Северный крест
Северный крест

История Северной армии и ее роль в Гражданской войне практически не освещены в российской литературе. Катастрофически мало написано и о генерале Е.К. Миллере, а ведь он не только командовал этой армией, но и был Верховным правителем Северного края, который являлся, как известно, "государством в государстве", выпускавшим даже собственные деньги. Именно генерал Миллер возглавлял и крупнейший белогвардейский центр - Русский общевоинский союз (РОВС), борьбе с которым органы контрразведки Советской страны отдали немало времени и сил… О хитросплетениях событий того сложного времени рассказывает в своем романе, открывающем новую серию "Проза Русского Севера", Валерий Поволяев, известный российский прозаик, лауреат Государственной премии РФ им. Г.К. Жукова.

Валерий Дмитриевич Поволяев

Историческая проза
В краю непуганых птиц
В краю непуганых птиц

Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) - русский писатель и публицист, по словам современников, соединивший человека и природу простой сердечной мыслью. В своих путешествиях по Русскому Северу Пришвин знакомился с бытом и речью северян, записывал сказы, передавая их в своеобразной форме путевых очерков. О начале своего писательства Пришвин вспоминает так: "Поездка всего на один месяц в Олонецкую губернию, я написал просто виденное - и вышла книга "В краю непуганых птиц", за которую меня настоящие ученые произвели в этнографы, не представляя даже себе всю глубину моего невежества в этой науке". За эту книгу Пришвин был избран в действительные члены Географического общества, возглавляемого знаменитым путешественником Семеновым-Тян-Шанским. В 1907 году новое путешествие на Север и новая книга "За волшебным колобком". В дореволюционной критике о ней писали так: "Эта книга - яркое художественное произведение… Что такая книга могла остаться малоизвестной - один из курьезов нашей литературной жизни".

Михаил Михайлович Пришвин

Русская классическая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза