Северный гамбит

И тут разом стало всё плохо, даже очень плохо. Беда была в том, что мы уже разрывались на части — и всё равно не могли успеть повсюду, слишком много было врагов, и все они заходили с разных направлений. Одному богу известно, что делали наши механики с машинами и котлами, но «Рамиллис» разгонялся временами до двадцати узлов, как на приемных испытаниях! И всё же этого не хватало. Правофланговый дивизион итальянцев, во флагмана которого мы всадили залп еще в начале, всё же не вышел из боя, а почти разойдясь на контркурсах, повернул и шел следом за конвоем. Затем, воодушевясь тем, что «Рамиллис» сражался в голове строя, макаронники сократили дистанцию, даже подбитый крейсер мог всё же легко держать двадцать узлов. И «Хантер» оказался в пределах досягаемости его орудий, а эскортники правого фланга прозевали это опасное сближение — хотя могли бы и отвлечь огонь на себя, и прикрыть авианосец дымзавесой! Итальянцы сначала стреляли очень плохо, но один шестидюймовый снаряд всё же попал. И по рассказам видевших этот бой, «Хантер» не загорелся, повезло, но в пробоину в носу вливалась вода, и ход сразу упал до семи узлов — корабль отчаянно старался удержаться в строю, но безнадежно отставал от стада, а сзади уже щелкали зубами догоняющие волки. И по мере того как итальянцы сокращали дистанцию, их огонь становился всё более точным, и это было страшно — эскортному авианосцу попасть под огонь главного калибра крейсера. На «Хантере» не было ни брони, ни артиллерии, самолеты он все выпустил в атаку, а те четыре, что успели вернуться и сесть, еще не были заправлены и подготовлены к взлету. А в трюмах — огромное количество бочек с авиатопливом, снаряды и бомбы для самолетов… Бедные парни, как же тяжко им пришлось. А мы уже ничем не могли им помочь, мы не успевали, да. Эскортники правого фланга, «Дикий гусь», «Вальдшнеп», «Дарт» и «Твид», шли на помощь вот ирония, что «Хантер» — «охотник» — ждал помощи от «Вальдшнепа» и «Дикого гуся»! Но ясно было, что авианосец обречен, и речь идет лишь о том, чтобы, на время задержав врага, снять с корабля шестьсот сорок человек экипажа. Они не успели — «Хантер» весь горел и кренился, теряя ход, еще стреляла по врагу последняя уцелевшая пушка и с наклоненной палубы катились за борт «суордфиши», которые так и не успели выпустить в повторный вылет. Враги оказались быстрее: два эсминца вышли на дистанцию атаки раньше, чем «птички» успели подойти, из двенадцати выпущенных торпед попали две — в корму и правый борт. Для уже поврежденного авианосца это было смертельно. И никто из его команды не остался в живых!

А мы не могли идти на помощь. Потому что наш коммодор Долфин первым увидел опасность, грозящую левому флангу, на котором из всего эскорта оставался один шлюп, «Фламинго», сражавшийся с двумя вражескими эсминцами — «Черный лебедь» погиб, поймав торпеду. Там, из-за дымовой завесы, поставленной подбитым лидером дивизиона, первым вышедшего в атаку, подходил второй дивизион — целехонький, с полным боекомплектом и готовый в клочья разорвать конвой. Но не тут-то было, мы и этим припечатали! Вообще, в том бою ни один из макаронников, на которых мы разворачивали стволы, не ушел нетронутым. Мы и крейсерам всем хоть по снаряду, да всадили, и эсминцам тоже, и итальянского флагмана разделали как надо — этот крейсер, «Евгений Савойский», тоже от нас получил! Итальянцы шарахнулись назад — но с севера шли на поддержку их линкоры, все три; на «Роме» наконец потушили пожар, и адмирал макаронников решил, что теперь можно и повоевать.

Вот тут и нам пришлось туго, да. Двадцать семь пятнадцатидюймовых стволов нас исколачивали, но британская броня держалась, а мы ведь сначала не могли отвечать, занятые отбиванием левофланговых! А когда мы развернули орудия на линкоры, снаряд ударил нам под первую башню, в барбет. Слава богу, броня выдержала, но башня не могла больше наводиться, ее нельзя было повернуть. Затем мы получили еще два тяжелых попадания, в нос и в носовой шестидюймовый каземат правого борта — но и сами стреляли в ответ — и попадали, черт возьми!